коротко, не стараясь оттянуть время. «Сам-то как?» — спросил он, изложив то, что ты большей частью знал и без него. Ты усмехнулся: «А я, Санек, в киллеры подался. Про дочку Тарантино слыхал?»
Санька хотел восхититься, потом опустил голову и сказал: «Я не буду брыкаться. Только сделай доброе дело... в общем... чтобы Ленка не догадалась. Хорошо?»
«Один вопрос, — сказал ты. — Ты тогда нарочно пропал?»
Он покачал головой:
«Нет. Ты сам сдвинулся».
Да, Санька получил отдельное задание. От самого Шилова. Личное. Что было делать...
Ты почувствовал, как заболело внутри, там, где в сантиметрах от сердца прошла когда-то Санькина пуля.
«Врешь! — сказал ты, давая ему шанс. — С того расстояния ты мухам зады отстреливал!»
Он спросил:
«Мне как — встать? Или лечь?»
Ты сказал:
«Иди, Санек».
Он смотрел на тебя непонимающими глазами, и ты терпеливо повторил:
«Иди, Санек. Девчонки соскучились».
Шагов десять он не оглядывался, ждал, когда же ЭТО случится. Потом оглянулся, но тебя уже не было на белом пластиковом топчане. И вообще нигде на пустом, открытом во все стороны пляже.
Ты шатался по берегу, пока солнце не коснулось воды. Тогда ты разделся, влез в океан и поплыл. Не торопясь, поплыл прочь от берега. Просто вперед и вперед. Ты был очень хорошим пловцом, но любой пловец рано или поздно устает. Или, что вероятнее, явится в поисках ужина акула. Интересно, почувствуешь ты ее приближение?.. Или заметишь непорядок, только когда отхватит полтуловища?..
Ты смотрел вниз, в теплую глубину, и совершенно спокойно думал о том, как нырнешь, а на предельной глубине вдохнешь воду. Ты поворачивался на спину и созерцал яркие тропические звезды, медленно вершившие свой круг в небесах. Что-то умерло в тебе. Наверное, жизнь.
Ты в который раз пытался думать о том, что было бы, если бы тебе повезло меньше и отдельные указания получил не несчастный Санек, а ты сам.
Смог бы ты их выполнить?
А если бы смог, то хватило бы мужества потом жить?
Может, и хватило бы. Может, тоже подобрал бы женщину с двумя чужими детьми.
Хотя кому теперь интересно, что было бы, если бы да кабы.
Акула так и не появилась. Акулы чуют страх и идут на него, а ты не боялся. В небесах было торжественно и чудно. Земля спала в сиянье голубом. А тебе было до того на все наплевать, что постепенно стало неохота даже топиться.
Потом рассвело, и по жемчужному утреннему океану к тебе подплыли дельфины. Они были гораздо добрее людей. И гораздо разумней. Два гладких упругих бока мощно сдвинулись под тобой, выталкивая из воды. И повлекли тебя к далекому берегу. До которого ты был вполне способен доплыть и без них. Но если бы не они, ты тогда вряд ли бы повернул.
Глава первая «В НАШУ ГАВАНЬ ЗАХОДИЛИ КОРАБЛИ»
1
Когда утром в воскресенье Турецкий проснулся, дочка еще сладко посапывала в своей кроватке, Ирина тоже спала. Накануне вечером, уложив ребенка, они долго сидели на кухне, разговаривали, смеялись, Турецкий в лицах изображал персонал больницы, где лежал, затем описал драку, убавив количество своих соперников до одного. Он старался придать рассказу шутливый характер, но Ирина так бледнела и волновалась, что Саша решил не травмировать ее и в конце концов свел дело к простой небольшой стычке.
Плечо, которое, слава Богу, не подвело Турецкого во время драки, теперь что-то совсем раскапризничалось. Ирина осмотрела рану, перевязала ее и взяла с мужа слово, что завтра он весь день проведет дома.
— Смотри, кончится тем, что тебе ампутируют руку, что тогда будешь делать? — так она пыталась его припугнуть, хотя и понимала, что это почти бесполезно.
Они решили, что спокойно проведут воскресный день дома, Саша почитает дочке вслух, поиграет с ней в разные игры, затем все вместе пообедают. Таких тихих выходных давно уже не бывало.
Засиделись за полночь; малышка тоже никак не соглашалась отправляться спать и в конце концов задремала в кресле.
Утром первой проснулась дочурка; она перебралась на родительскую кровать и растолкала папу. Саша попросил ее полежать тихо и не будить маму.
— А я пойду займусь завтраком.
Он вышел на кухню. Утро, не в пример вчерашнему, было солнечное и ясное. Под стать погоде было и настроение. Светло и уютно на кухне, светло и радостно на душе у Турецкого. Тягостные проблемы остались где-то там, во внешнем мире. Даже рука почти не болела, хотя действовать главным образом приходилось все же здоровой правой. Пока «его женщины» не встали, Турецкий поставил на плиту чайник и, весело насвистывая что-то себе под нос, вынул из холодильника сыр для гренок.
По старой холостяцкой привычке, возясь на кухне, он любил слушать радио, потому и сейчас почти машинально крутнул ручку старенького репродуктора, висевшего на стене с тех самых пор, как он получил эту квартирку на Фрунзенской набережной.
— В нашей «Гавани» сегодня постоянные участники Юрий Чернов и Григорий Гладков, их грубоватый мужской юмор облагораживает обаятельнейшая и симпатичнейшая Ирина Муравьева, — раздался из репродуктора знакомый голос Эдуарда Успенского.
Турецкий улыбнулся — как он вовремя успел. Это начиналась его любимая передача «В нашу гавань заходили корабли». Он пошел в комнату, чтобы позвать Ирину, но увидел, что та еще спит, задремала и дочурка, уткнувшись личиком в мамино плечо. Саша осторожно прикрыл дверь и на цыпочках вернулся на кухню.
— А вот еще письмо из Калужской области, из города Сухиничи, — говорил тем временем Эдуард Успенский. — Иван Петрович Бакланов, который там живет, прислал нам очень интересный вариант песни «Девушка из Нагасаки». Мы ее уже не раз исполняли, но тут есть целый лишний куплет.
— Как интересно, Эдуард Николаевич.
— Сейчас мы ее споем. Но Иван Петрович вот что еще тут нам пишет: «Дорогие ведущие. Я очень прошу вас спеть эту песню так же хорошо, как пел ее мой брат Николай». Дорогой Иван Петрович! К сожалению, мы не слышали, как пел ваш брат, но постараемся спеть как можно лучше».
— Я готова, Эдуард Николаевич.
Турецкий не мог сдержать улыбки, когда Эдуард Успенский затянул:
У ней такая маленькая грудь
И губы, губы алые как маки.
Уходит капитан в далекий путь,
Не видя девушки из Нагасаки.
Эта песня заставляла вспомнить дом на Третьей Мещанской, дворовую шпану, игру в чижа, разбитые футбольным мячом стекла первых этажей. Он даже стал мурлыкать песню себе под нос, вторя Успенскому.
