Вокруг темнели пакгаузы – заставы в конце мокрых безжизненных улиц. За ними мерцали огоньки сортировочной станции. Запрокинув голову, с закрытыми глазами он тянул пиво и слушал, как легонько вздрагивает и шелестит трава. Валентин забросил банку в бурьян, и вдруг ему пришло на ум, что он только что заглянул в какую-то бездонную глубь, постиг какую-то спасительную, огромной важности логику. Но что это было – он не успел осмыслить.
«Так не годится», – подумал он. Стоило ему придумать, что делать, как на него каждый раз находило какое-то затмение. Вот и сейчас он наметил себе простую, чисто физическую задачу – добраться до места ночлега. И что же?! Все вокруг сразу начало растворяться в воздухе. Вот оно что, подумал Валентин, вставая. Если помнить, что нужно уцепиться за существование, окружающий мир завертится вихрем, завьется спиралью и растворится. И чуть только он представит себе, что происходит вокруг, как начнет растворяться сам.
Валентин поднялся, побрел вперед, через пустырь, и немного погодя очутился в кромешной затхлой темноте, наполненной незнакомым шумом. Валентин не дыша застыл на месте, но шум не стихал, и он резко обернулся, готовый бежать обратно, но и позади не было ни проблеска света. Он протянул руку и наткнулся на что-то сырое, губчатое, прилипшее к его ладони. Оно сперва лизнуло руку, а потом зарычало. А потом клацнуло, и руке стало больно. Валентин отпрянул и почувствовал, что его ноги уходят в вязкую слизь. Его обуял ужас, он ринулся вперед, упал, кое-как поднялся на ноги и, весь в грязи, побежал спотыкаясь, стукаясь о невидимые столбы.
Наконец он выбежал на дорогу, и там в свете фар ему стало легче дышать. По ту сторону дороги по крыше темного здания бежали на фоне неба красные неоновые буквы, повторяя одно и то же: БРАТСТВО ЧУВСТВА, БРАТСТВО ЧУВСТВА, БРАТСТВО ЧУВСТВА...
6
У человека, возглавлявшего местное отделение «Братства чувства», на правой руке было четыре пальца. Это Валентин заметил, хотя четырехпалый и не собирался с ним здороваться за руку. Он встретил Валентина в дверях и сразу подтащил его к высокому зеркалу возле стола регистрации.
– Смотри, – сказал четырехпалый, – смотри, на кого ты похож. Грязный, жалкий, весь в крови.
Валентин покорно посмотрел в зеркало. Ничего не скажешь, мужик прав. Рукава зеленого пиджака в пятнах крови, пальцы исполосованы кровавыми царапинами. Собачка постаралась.
– Когда я в эту дверь вошел, – продолжал четырехпалый, – на меня тоже неприятно было смотреть.
Валентин понял намек: на четырехпалого сейчас смотреть приятно, а на него – нет. Что ж, он опять прав, впрочем, эти четыре пальца... Но зато у него гладко прилизаны реденькие седые волосы, на нем опрятный твидовый пиджак и ярко-желтый галстук.
– Зато сейчас, если поглядеть на вас... – смиренно пробормотал Валентин.
– Вот именно, – подхватил четырехпалый. – Когда я этот порог переступил, я был грязный бродяга. Вроде тебя. Как я изменил свою жизнь?
– А как?
– Ха! Как? Я просил его от пьянства меня спасать!
– Кого просили?
– Кого? Ты, пропойца безмозглый! Кого, ты думаешь?
– А, ну да.
Они подошли к столу регистрации взять для Валентина постель. Четырехпалый свирепо швырнул на прилавок одеяло и подстилку на матрас и сунул Валентину карточку с текстом.
– Правила, – пояснил он. – Тут не дача для бродяг. Не будешь соблюдать – пожалеешь. Думаешь, нет?
– Нет, – сказал Валентин. – То есть да, пожалею. – «Надо утром забрать свои вещи у кассирши», подумал он. – Но соблюдать буду.
– Ладно, алкаш, бери и расписывайся. Подстилку чтобы утром выстирал!
Судя по всему, в «Братстве чувства» дела шли довольно вяло: перед спальней на пластиковых стульях дремало несколько стариков, да еще толстяк в замусоленных очках решал кроссворд. Четырехпалый, проходя мимо, что-то буркнул им.
В спальне стояло коек двадцать, большинство из них были без матрасов. Стены выкрашены тускло- зеленой краской (как в милиции, сразу подумалось Валентину), и пахло немытыми ногами. В дальнем углу спальни служитель «Братства чувства» раскатал полосатый матрас с желтыми разводами от мочи и жестом велел Валентину подойти. Валентин постелил на матрас подстилку и уселся на койку.
– Встать! – заорал четырехпалый. – Вшей и клопов в постель напускать будешь?!
Валентин встал. Несмотря ни на что, он пока что не жалел, что принял решение идти в эту ночлежку.
– И не думай на кровать ложиться. Никто не ложится, пока свет не выключен. Работать будешь – человеком станешь.
– Всенепременно, – сказал Валентин.
– Теперь вниз катись со всеми остальными – магистра слушать.
– Кого?
– Вперед!
Все потащились вниз, в холл, где уже намечалось некоторое оживление. Перед столом регистрации выстроилась очередь в десять-двенадцать человек. Это были главным образом старики, некоторые в потрепанных джинсовых комбинезонах. Четырехпалый, оставив Валентина, занял свой пост у ларя с одеялами. Из заделанного сеткой дверного проема в конце холла тянуло каким-то варевом.
Покончив с выдачей одеял и заставив каждого расписаться, четырехпалый выстроил людей шеренгами возле стола, толкнув Валентина в передний ряд, и стал торжественным шагом прохаживаться перед ними взад и вперед.
– Алкаши паршивые! – произнес он, как военную команду. – Все тут. Все, как один.
– Иди ты, сука, – шепотом выругался кто-то у Валентина за спиной.
– Все вы – мусор. Ни жен, ни детей. А почему так? Пьянство! – выкрикнул он. – Вот почему!
Сжав руки и свирепо раздувая ноздри, он резко повернулся к рядам понурых людей.
– Вот скажите, я лучше вас? – грозно спросил он.
– Да! – радостно выкрикнул кто-то.
– Нет, – раздался другой голос.
– Хуже! Дерьмо! – Каждый кричал что-то свое.
– Тихо! – рявкнул четырехпалый. – Грязные алкаши, все как один! – Он неожиданно захохотал. – Когда я в эту дверь входил, я был бродяга, как все вы. Разве можно в это поверить?
– Можно! Можно! – закричали бродяги.
– Цыц, – заорал четырехпалый. – Вот кто из вас помнит, когда он сексом последний раз занимался?
Неожиданно стало тихо. У Валентина создалось впечатление, что вопрос не совсем дошел до «аудитории».
– Кто трахался недавно, говорю?! Женщину кто имел?! Онанисты вонючие!
Было слышно, как мухи летают.
– То-то же. Никакого представления о нормальной жизни. Значит, так. Сейчас будете слушать магистра Роберта. И молите прощения у Господа. Может, очиститесь от скверны, уроды, кто знает...
И он двинулся к некрашеной двери позади стола. Остальные повалили за ним. Они вошли в голую, выкрашенную тем же казенным зеленым цветом комнату, где перед кафедрой как попало были расставлены жесткие скамьи. Позади кафедры колебались портьеры. В комнате стоял устойчивый запах перегара, которым несло от ночлежников.
Откуда-то из-за спин вынырнул тщедушный человечек в очках, с молниеносной быстротой бросился к стоявшему в глубине полуразвалившемуся пианино и заиграл какой-то религиозный гимн. Несколько человек неожиданно запели. Четырехпалый, отметил про себя Валентин, был на высоте: у него оказался сильный, правда, немного сдавленный, баритон.
Когда кончилось пение, портьеры эффектно распахнулись и в комнату шагнул человек в черном. Это был Боб-моряк.
