и, склонившись над чем-то, озадаченно скребли пятернями затылки.
Александр Борисович вбежал по ступенькам на сцену.
– Что случилось? – закричал он.
– Конструкция рухнула, – ответил один из рабочих. – Нашу костюмершу придавило.
Только теперь Турецкий увидел, что под железой решеткой лежит Анна Завидова. Вернее, он увидел не женщину, а лишь ее торчащую из-под конструкции голову.
Светлые волосы женщины потемнели от крови, кровь выходила из рваной раны на голове судорожными толчками. Лицо Анна было бледным, губы посинели. Она силилась что-то сказать, но с губ ее срывался только тихий хрип. Турецкий достал из кармана чистый носовой платок и прижал его к ране на голове женщине.
– Скорую вызвали? – быстро спросил он рабочих сцены.
– Да. Уже едет.
– Какого черта стоите? – заорал на них Александр Борисович. – Возьмите решетку и уберите! Аккуратней!
Рабочие осторожно подняли с груди женщины железную решетку и перенесли ее в сторону.
Анна вновь попыталась что-то сказать, но лишь закашлялась.
– Всё будет хорошо, – мягко сказал ей Турецкий. – Всё будет хорошо.
Женщина дернулась и закатила глаза.
– Умерла? – испуганно спросил один из рабочих.
Турецкий качнул головой:
– Жива, но потеряла сознание. Кто ее обнаружил?
– Да мы и обнаружили. Мы пошли посмолить в курилку, потом услышали грохот. Прибежали, а она уже лежит.
К месту происшествия стали собираться люди.
– Что случилось? – услышал Турецкий у себя за спиной.
– Что произошло?
– Что тут, черт возьми, творится?
– Боже! Анна!
– Что такое? Что с ней?
– Анну придавило!
– Она жива?
– Мертва! Голова проломлена!
– Надо ее поднять!
Кто-то попытался поднять тело женщины, но Турецкий так грозно рявкнул на нежданных помощников, что те поспешно отошли в сторону.
– Она жива, но трогать ее нельзя! – громко сказал собравшейся публике Александр Борисович. – «Скорая» уже в пути!
Народ продолжил галдеть. К тому моменту, когда приехавшие медики переложили Анну на носилки и отнесли в машину, она успела потерять не меньше двух литров крови.
По дороге в гостиницу Александр Борисович решил зайти в бар и выпить водки. Желание созрело внезапно и было непреодолимо.
– Ну, как оно? – спросил он бармена, когда тот наполнил ему рюмку.
– В каком смысле? – улыбнулся бармен.
Турецкий пожал плечами:
– Вообще.
– Вообще – неплохо, – ответил бармен, вновь дружелюбно блеснув полоской белоснежных зубов.
– Молодец, – кивнул ему Александр Борисович. Он опрокинул рюмку водки в рот, закусил кусочком ветчины и вновь взглянул на бармена.
– Слушай... Ничего, что я на «ты»?
– Ничего, – ответил бармен.
– Тут у вас неподалеку театр «Глобус». Знаешь такой?
– Конечно!
– А что, актеры из театра часто сюда заходят – пропустить рюмку-другую?
– Случается.
– Должно быть, ты для них свой человек?
– Не то, чтобы свой... Но при встречах здороваемся, – горделиво сообщил бармен.
– Это хорошо. А у меня среди актеров ни одного знакомого, – горестно сообщил Турецкий. – Что, сильно они отличаются от нас, простых смертных?
– Совсем не отличаются, – доверительно сообщил Турецкому бармен, протирая салфеткой чистый бокал.
– А актрисы? – Александр Борисович заговорчески подмигнул бармену. – Они тоже не отличаются от других женщин?
– Практически нет, – улыбнулся бармен.
– Что, и водку так же пьют?
– Не все, но пьют, – ответил бармен.
Александр Борисович ухмыльнулся и покачал головой:
– Чудеса-а. Слушай, дружище, не знаю, как ты, а я бы не прочь познакомиться... с одной из них. Знаешь, есть там такая... с каштановыми волосами, большеглазая. Екатериной зовут. Фамилию вот только не запомнил... Она еще в «Гамлете» Офелию играла.
– Шиманова? – подсказал бармен.
– О, точно – Шиманова! Красивая баба!
– Да, ничего, – кивнул бармен.
– Такая красавица небось в ваш бар сроду не зайдет, – вальяжно проговорил Александр Борисович. – А уж водку тут пить – тем более, не станет. Да и шампанское тоже! – Турецкий хмельно хохотнул.
– А вот и ошибаетесь, – сказал бармен, вновь наполняя рюмку Турецкого водкой. – Она здесь бывает. Не скажу, что часто, но... раза три точно заходила.
– Что, и водку пила? – изумился Турецкий.
Бармен улыбнулся и покачал головой:
– Нет, только шампанское.
Александр Борисович поморщился.
– Когда женщина пьет одна – это некрасиво. Даже если она пьет шампанское.
– А кто вам сказал, что одна? Она одна здесь никогда не появлялась. Такие женщины не ходят по барам в одиночестве.
– Значит, у нее есть ухажер? Ну, парень, расстроил ты меня. Я-то грешным делом подумал, что и сам гожусь на эту роль.
– Вряд ли, – с усмешкой сообщил Турецкому бармен. – У нее ухажер солидный. Не нам с вами чета.
– Вот как? Да и помоложе, наверное?
Бармен хмыкнул.
– Вот уже это нет. Ее ухажер – мужик солидный и в возрасте. Можно сказать, пожилой.
– Пожилой? Чего ж ее потянуло на старика?
– А красивые женщины только таких нынче и любят – состоявшихся.
Последнее слово бармен произнес с явной завистью.
– Гм... – озадаченно пробормотал Александр Борисович. (Алексей Данилов никак не тянул ни на «солидного», ни на «пожилого», ни на «состоявшегося». А если не он, то кто? С кем это Катя Шиманова распивала тут шампанское?) – Значит, состоявшийся? Ну, не знаю... Так, может, он еще и красавец?
– Да нет, обычный. Седые волосы, седая бородка. А вместо галстука – бабочка! – добавил бармен таким тоном, словно бабочка на груди – самое забавное, что только может быть на свете.
– Бабочка, – тихо повторил Александр Борисович.
– Ну да, бабочка. У нас такие никто в городе не носит. Да и в Москве, наверно, не носят. Хотя... говорят,
