– Отлично, – хрипло сказал себе Турецкий. – Теперь можно и в душ!
Он закрутил крышечку бутылки и направился в душ, всею кожей предчувствуя горячие струи воды. Он уже взялся за кран, когда вдруг в голову ему пришла неожиданная и забавная мысль. Турецкий задумался. На его лбу обозначились морщины.
Около минуты он простоял, сжав пальцами кран с горячей водой. Потом тряхнул головой и пробормотал:
– Почему бы и нет? Но в таком случае...
Он поднял голову и с тоской посмотрел на белый кафель в ванной. В таком случае, душ принять уже не получится. Нет времени.
Турецкий еще колебался. Он был слишком изможден, чтобы полностью отрешиться от эмоций и принять твердое и взвешенное решение. Душ манил его, как мираж в пустыне манит усталого и умирающего от жажды человека.
С тяжелым сердцем Александр Борисович выпустил из пальцев кран, повернулся и побрел к шкафу с одеждой. Натягивая свитер, Турецкий попеременно вздыхал и зевал. А одевшись, снова взял со стола бутылку коньяка и хорошенько приложился.
– Теперь можно и в бой, – с грустной усмешкой пробормотал Турецкий, поставил бутылку на стол, повернулся и быстро – пока не пропала решимость – вышел из номера.
49
Он еще раз нажал на кнопку электрического звонка и тут же – от нетерпения – стукнул по двери кулаком. Наконец. За дверью послушались шорохи.
– Кто там? – спросил чей-то голос. Не молодой. Скорее даже старческий.
«Что за черт?» – подумал Турецкий и громко отозвался:
– Мне нужна Диана!
Щелкнул замок, и дверь приоткрылась. Над покачивающейся цепочкой возникла маленькая, седая голова и подслеповато прищурилась на Александра Борисовича.
– Кого вам? – тихо каркнула старуха.
– Диану, – повторил Турецкий.
– Нет такой, – заявила старушечья голова.
Цепочка качнулась, и дверь стала закрываться. Турецкий подставил ногу.
– Подождите, бабуля! Я из милиции. Мне нужно с вами поговорить.
– Из милиции?
Выцветшие глазки обежали высокую фигуру Турецкого, задержались на его лице, замерцали и умаслились.
– А документ у вас есть?
– Есть, – ответил Александр Борисович, но доставать удостоверение не стал. Просто стоял и смотрел старухе в лицо. Смотрел прямо, честно, пристально.
– Ладно. Дай цепочку сдерну.
Турецкий тоже поверил старухе и убрал ногу. Дверь закрылась и почти тут же открылась снова.
– Входите, – сказала старуха и отошла, впуская Александра Борисовича в прихожую.
Он вошел, огляделся. Всё как и сутки назад. Те же затертые обои, та же идиотская чеканка на стене, тот же платяной шкаф с обвисшей дверцей.
– Так вам кого? – поинтересовалась старуха и поправила теплый платок на тощих ключицах.
– Вы хозяйка квартиры? – сухим, почти официальным голосом осведомился Александр Борисович.
– Ну да. Я.
– Кто с вами проживает?
– Со мной? – Старуха выпятила губу и нахмурилась. – Да никто не проживает. Одна я.
– Я вчера вечером заходил к вам, – сказал тогда Турецкий. – И здесь была девушка. Звали ее Диана.
– Девушка? – Старуха наморщила темный, покрытый крапинками старческих родинок лоб. – Ах, девушка! – Лицо старухи слегка прояснилось. – Ну да, – кивнула старуха тощей головой. – Была. Я иногда, пару-тройку раз в месяц, сдаю квартиру. На одну ночь. На это потом весь месяц и живу.
– Как сдаете? – помрачнел Турецкий. – Кому? Где?
– Да на вокзале. Выхожу с табличкой – «сдам квартиру на одну ночь». Подходит человек, везу его сюда, даю ключи, беру деньги, а сама ухожу ночевать к куме. А что? Неужто закон какой нарушаю?
Александр Борисович покраснел. Он был зол и растерян. Выходит, она его обманула. Эта девчонка его обманула!
– Вот и твоя Диана, – продолжила старуха. – Взяла у меня на вокзале ключи, дала деньги.
– На вокзале? – быстро уточнил Турецкий.
Старуха осеклась, подумала, качнула тощей головкой.
– Нет. Прямо во дворе. Я как раз к куме шла. Останавливает она меня и говорит: «Вы квартиру на ночь еще сдаете?» Я говорю: «А как же. А ты откуда знаешь? „А я, говорит, у вас как-то снимала. Давно уже“. Я говорю: „Вот оно что“. Ну, а дальше, как я уже рассказала. Она мне деньги, я ей – ключи.
– Во сколько это было? – спросил Александр Борисович.
– Часов в десять вечера.
«Как раз, когда мне дали по голове, – подумал Турецкий. – Интересное кино получается».
Старуха смотрела на него тревожным взглядом.
– А в чем дело-то? – спросила она. – Или девчонка натворила чего? Так я за неё не в ответе. Я ее и не помню совсем. Я жильцов не запоминаю. Да и зачем их запоминать? Сегодня встретились, завтра расстались. Так и с девчонкой этой. Я даже не помню, блондинка она была или брюнетка.
– Рыжая, – задумчиво сказал Турецкий. – Она была рыжая. Послушайте, бабуля, неужели вы впускаете чужого человека в свою квартиру и даже паспорт у него не забираете?
– Паспорт? – Старуха покачала головой. – Нет, не забираю. У меня тут и воровать нечего. А украдут – не велика беда.
– Необычный у вас подход, – заметил Александр Борисович.
Старуха усмехнулась, обнажив длинные, желтоватые зубы.
– Знаю. Вы, молодые, думаете небось, что старухи, вроде меня, за свою вещь удавятся. Но старухи не все такие. Вон и кума моя, когда человека на постой берет, паспорт у него не забирает.
– Ну, а данные? – с надеждой в голосе спросил Турецкий. – Данные вы из паспорта постояльца переписываете?
– А как же! – хмыкнула старуха. – Чай, не полная дура. Всё аккуратненько переписываю. У меня даже книжечка специальная для этого есть.
– Где? – крикнул нетерпеливо Александр Борисович. – Где книжечка?
Старуха нахмурилась, порылась в складках своего огромного платка, извлекла откуда-то крошечный блокнотик в синей обложке и протянула его Александру Борисовичу.
– Да вот он. Только с собой не забирайте.
– Не заберу, – пообещал Турецкий.
Он быстро пролистал книжечку, раскрыл ее на последней заполненной странице.
«Анна Павловна Каменкова, – прочел он мелкие, но вполне разборчивые синие буковки. – Г.Р. – 1982, пропис. г. Ужгород, Строительная, 45–32».
Александр Борисович развернул раскрытый блокнот к старушке и ткнул пальцем в запись.
– Это она?
Старуха, подслеповато сощурившись, ткнулась сухим носом в страничку.
– Она, кто ж еще?
– Когда она съехала?
– Сегодня в полдень. У меня – как в гостинице, – самодовольно сообщила старушка.
– Ясно. – Турецкий вернул старушке записную книжку. – А вас, извините, как зовут?
– Прасковья Алексеевна Панченко, – сообщила старушка, горделиво приподняв голову. – Не слыхали? – спросила она и сама себе ответила: – Нет, конечно. А когда-то мое имя знал весь город. «Прасковья Панченко – лучший голос области!»
