Но он не прошел. Он вообще больше не появился.
Ну и ну. Странный город. Странные люди...
«А может, это я не совсем нормальный бизнесмен, – подумалось Турецкому. – Тьфу ты, то есть следователь».
Турецкий снова выбрался на улицу Шаляпина – никого. Он присел на бордюр, ожидая, пока появится какая-нибудь машина. Ждать пришлось не меньше четверти часа.
Через тридцать минут он был у себя в номере. Внимательно все осмотрел. Кажется, за время его отсутствия никто тут не появлялся. Да бог с ними со всеми.
Турецкий выпил и завалился в постель. Бессонница мучила недолго, он умел с ней мирно сосуществовать. Турецкий дал ей немного поглумиться над своим уставшим телом, а потом взял свое – проспал пять часов кряду и был как новенький. Не вставая с постели, выкурил сигарету натощак, ну да, вредно, натощак вредно особенно, но что поделаешь, когда без этого – совершенно никак. Потом еще немного усугубил здоровье с самого утра – влил в себя две чашки крепчайшего «нескафе». Потом еще одну сигарету, потом, наконец, принял душ, и вот уже там, возможно вместе с водой, стали приходить кое-какие мысли. А что, как знать, может, она тут целебная.
Ладно, играть в бизнесмена – так играть по правилам. Он присел к столу, поковырялся в ноутбуке. Посмотрел свежую почту. По работе не было ничего. А вот жена написала, что у дочери что-то вроде нового бойфренда. Ей так кажется. Ну и на здоровье. Какой там бойфренд в четырнадцать-то лет? Вечно Ирка фантазирует невесть что... Хотя... Турецкий задумался. Кто знает, кто знает. Он попытался вспомнить себя в схожем возрасте – вышло так себе. Ничего не вышло. Помнилось только, что о девчонках он думал, и не просто думал, а и совершал некоторые не совсем приличные телодвижения. Но кто ж их не совершал наедине сам с собой в четырнадцать-то лет?! А вот первая любовь... нет, она пришла значительно позже... «Впрочем, что я вру, – одернул себя Турецкий, – а Люська из старшей группы детского сада? Та самая, которой я оборвал замечательные пушистые помпончики с зимней шапочки! Какого же они были цвета? Может, красные? У фотографа была бандана синего цвета. У загадочной соседки с соседнего балкона футболка – красного. Ольга Вязьмикина, кажется, предпочитает зеленый. Ольга... Что-то давно мы не виделись. Ладно, всему свое время».
С Пушкиным встретились в аэропорту, куда Александр Борисович приехал на частнике, поймав машину в глухом переулочке, долго и «беспечно» при этом пошатавшись по центру города.
При виде Турецкого Пушкин слегка поднял брови, но ничего не сказал – отреагировал на смену имиджа сдержанно. Значит, так надо. А Турецкий в который уже раз подумал, что Иннокентий Михайлович похож на хладнокровного индейского охотника на службе у тупоголовых бледнолицых. Тупоголовый бледнолицый – это, разумеется, он сам, помощник генпрокурора и... бизнесмен.
Пока они пили кофе в аэропортовской кафешке, Турецкий объяснил, что требуется. Пушкин покивал. Подумал.
– А если меня опознают, Сан Борисыч? В принципе у меня тут есть знакомые менты. Это может как-то на вас отразиться? Будем ли мы и дальше входить в контакт очно? И еще: тут все время такая жара?!
– Во-первых, называй меня Петр Петрович. Во-вторых, будем надеяться, что этого не случится. Насчет контакта – по обстоятельствам. Но в гостиницу мне, конечно, не звони. На сотовый – да. Жару – отключу, как только справишься с первым заданием. Вот тебе первое задание...
Из аэропорта Пушкин поехал на улицу Коненкова в дом № 6. Там он поднялся на третий этаж и позвонил в 11-ю квартиру, которую снимал Димон Головня, так, по крайней мере, сказала Турецкому Елка. На звонок, однако, никто не реагировал. Возник извечный русский вопрос: что делать?
Он позвонил соседям. Через некоторое время за дверью послышалось шевеление. Пушкин понял, что его рассматривают в глазок, но замок так и не открыли. Он надавил на звонок снова и сказал:
– Можно с вами поговорить? Я слышу, что вы дома. Извините, пожалуйста.
– Все равно я Вадичку никуда не пущу! – раздался истеричный женский голос. – У него близорукость! У него очки! У него скрипка! У него талант!
– Какого Вадичку? – удивился Пушкин. – Куда не пустите? Какая еще скрипка?
– А... Вы не из военкомата?
– Нет.
За дверью помолчали. Наконец она приоткрылась, и через цепочку на Пушкина уставились подозрительные материнские глаза.
– Наверно, я ошиблась? Тогда ладно. Но в дом я вас все равно не пущу. Что вы хотели? У меня через час заседание комитета солдатских матерей.
– Все-таки вы заранее к армии готовитесь, – не удержавшись, заметил Пушкин.
– А вам какое дело?! – Тетка немного брызгала слюной.
Пушкин инстинктивно сделал шаг назад: кто знает, вдруг она у нее ядовитая?
– Я хотел спросить о ваших соседях из одиннадцатой. Ну вы же знаете, молодой человек, фотограф, на речке работает...
– А! – сказала тетка. – Я вас раскусила! Вы во флот его хотите забрать! В подводный?! Не выйдет! Не выйдет! Не выйдет!!!
Она захлопнула дверь, изрыгая проклятия.
Что же дальше-то? Пушкин подумал, что может быть за сын у этой сумасшедший и будет ли от него действительно какой-нибудь прок многострадальной российской армии... А впрочем, у него своих проблем хватает.
Он поднял голову и обследовал потолок. Ага! Возле 11-й квартиры потеки. Сверху явно заливают, причем не первый день: потеки были разных цветов – от зеленоватого с плесенью до коричневого. Пушкин поднялся на следующий этаж и позвонил в 15-ю квартиру.
– Ща, подожди, – раздался женский голос. Даже скорее девичий.
На этот раз дверь распахнулась настежь. На Пушкина снизу вверх взирало очаровательное существо с папироской в руке. Оно было в шортах и линялой футболке, с копной черных волос и огромными глазами.
– Ой, – немного смутилось существо. – Я думала, друзья вернулись. Вам кого? Родители уехали. Они на раскопках под Астраханью.
– Жаль, – сказал Пушкин, оценивая ситуацию. – А я... гм... видишь ли, с ними уже говорил об этом. Я под вами живу. Ну и, – он развел руками, как бы испытывая неловкость, – ну и заливаете вы нас.
– Черт, я так и знала, – расстроилось существо и аккуратно затушило папироску – послюнявило пальчиком. – Мне мама говорила, ванну больше часа не принимать, трубы старые. Что, сильно залили?
Из внутренностей квартиры неслись табачные облака и непонятная энергичная музыка, что-то уж очень современное.
– Да, в общем, терпимо, не плаваем пока, – засмеялся Пушкин.
Из ближайшей комнаты закричали:
– Стасик голландских шишек срубил?
– Это не Стасик, – бросило через плечо существо. Потом Пушкину: – Значит, это вам Надька квартиру теперь сдала?
Пушкин кивнул:
– Да. А вы с ней подруги? Девчонка хихикнула:
– Скажете тоже!
– Я так подумал, раз вы в курсе того, что она сдает...
– Просто, когда последний раз скандалили из-за потопа, который мы устроили, – объяснила девчонка, – я видела, как предыдущий жилец въезжал. Серьезный такой дядечка, неулыбчивый.
– Дядечка? – засомневался Пушкин.
– Ну да. Лет двадцати пяти, наверно.
– Это Димон-то серьезный? – по возможности легкомысленно переспросил Пушкин, чтобы исключить путаницу, хотя уже понял возрастную «линейку».
– Не знаю я ничего ни про какого Димона. А этого дядечку я ни разу и не видела больше! Один раз только у него спички стрельнула прикольные, и все. А нас тут последнее время, – она откровенно улыбнулась, – дым коромыслом до утра, отрываемся по полной, пока родителей нет. Жаль, недолго
