безжалостным бойцом. А потому побаивались.
Однако к старшим классам ситуация изменилась. Во-первых, Леонид видел все меньше проку в том, чтобы соревноваться с другими мальчишками за право называться самым крутым пацаном в классе.
А во-вторых, вчерашние мальчишки выросли и превратились в здоровенных парней, и теперь уже их кулаки были достаточно крепкими, чтобы нанести противнику значительный урон; гораздо больший, чем тот, к которому приводит применение «женского арсенала» – зубов и ногтей.
Постепенно манеры Леонида Розена стали раздражать одноклассников. До открытого презрения дело еще не дошло, но они стали сторониться Леонида, интуитивно чувствуя, что он «не свой». Так оно и было.
Дело в том, что с самого детства у Розена был один секрет. Впрочем, даже не секрет, а страшная тайна. С самого детства он предпочитал машинам и пистолетам мягкие игрушки и куклы, которые остались от его старшей сестры, умершей от лейкемии, когда его еще не было на свете.
Когда никого не было дома, Леонид доставал из шкафа этих старых кукол и с удовольствием возился с ними, пока мать не возвращалась с работы. Тогда он снова прятал кукол в шкаф и напускал на себя неприступно суровый вид.
Но игра в куклы была лишь половиной его тайны. Самое главное (и в то же время самое тревожное и самое страшное) заключалось в том, что Леонид чувствовал себя... девочкой. В детстве он часто доставал из шкафа платья матери и с упоением разглядывал их, еще не отдавая себе отчета в том, откуда приходит это упоение, с чем оно связано. Возможно, ему хотелось примерить эти платья на себя, но мысль об этом была такой ненормальной и постыдной, что он прятал ее в самые темные закоулки своего сознания, в надежде, что она никогда не выйдет на свет.
Но долго так продолжаться не могло. Однажды, когда Леониду было двенадцать лет, он не сдержался: быстро скинул футболку и трико и, почти не соображая, что делает, надел материнское платье. И в то же мгновение мир переменился для Леонида Розена. Он почувствовал в душе такую сложную гамму чувств, что ни за что не смог бы выразить ее словами. На него вдруг накатили покой и умиротворение, словно он наконец-то обрел свое естество, стал тем, кем давно должен был стать. С тех пор он уже не скрывал от себя своего пагубного пристрастия.
В четырнадцать лет Леонид заработал свои первые деньги – он два летних месяца провел у двоюродного дедушки в колхозе, пропалывая овощи и выпасая лошадей. На половину заработанных денег Леонид купил себе помаду, пудру и разнообразную бижутерию, объяснив продавщице в магазине, что покупает все это для своей девушки.
– Да ты настоящий Дон Жуан! – рассмеялась в ответ продавщица. – Но ты ведь, наверно, ничего в этом не смыслишь? Давай я тебе помогу выбрать.
У продавщицы оказался хороший вкус и болтливый язык. Она примеряла бижутерию на себя, рассказывая Леониду, что и когда следует надевать, объясняла ему, какой цвет помады нынче в моде, и так далее. Это был первый урок женственности, который получил Розен.
Покупки он спрятал у себя в столе, забросав их сверху всякой всячиной – альбомами с марками, набором оловянных солдатиков, старыми учебниками и тому подобной чепухой.
С этого момента жизнь Леонида окончательно переменилась, она стала насыщеннее и счастливее, но вместе с тем и сложнее. Наряду с неизмеримым наслаждением, которое давала ему возможность хотя бы ненадолго почувствовать себя женщиной, в душе Розена появилась тягостная и неискоренимая тоска – тоска по возможности быть самим собой.
Леонид и его одноклассники уже достигли того возраста, когда становятся понятными и презираемыми слова «педик», «гомосек» и другие, менее благозвучные, их синонимы. Розен видел тех, кого так называют, – вертлявых, манерных, ужимистых и несчастных, – но не чувствовал себя таким же, как они. Они, эти странные люди, отвергнутые парии общества, все же сохраняли какие-то мужские черты, хотя и считали себя «третьим полом». Леонид же никаким «третьим полом» себя не чувствовал. Наоборот, с каждым годом в нем все сильнее росла уверенность в том, что он, Леонид Розен, – настоящая женщина, лишь по какому-то чудовищному недоразумению попавшая в мужское тело.
Иногда, в ванной, Леонид с недоумением разглядывал свое тело и думал: неужели это навсегда? И почему эта беда случилась именно с ним?
Испуганный и растерянный, Розен не в силах был носить свою тайну в себе. Это было слишком мучительно – жить второй, тайной, жизнью, о которой никто не знает, носить в себе свою беду, не давая ей шанса выплеснуться наружу. Одним словом, Леониду хотелось облегчить душу. Однажды, когда он и его друг (и одновременно сосед по дому) возвращались из школы домой, Леонид улучил момент и сказал:
– Миха, хочешь, я открою тебе одну тайну?
Друг посмотрел на него с любопытством и кивнул:
– Давай!
– А ты никому не расскажешь?
Поняв, что Леонид это всерьез, друг сделал серьезное лицо, поддел ногтем зуб и клятвенно изрек:
– Могила!
И тогда Розен выпалил, стараясь говорить быстрее, пока скромность и стыдливость не взяли свое:
– Ты знаешь, Миха, а я ведь не пацан. Я – девочка. Правда, правда! Самая настоящая, но только в теле пацана.
Друг остановился посреди дороги и ошалело уставился на Розена.
– Че-то я не понял, – промямлил он. – Ты сказал, что ты – девчонка?
Леонид кивнул:
– Да, Мих. Самая настоящая.
Миха со смешанным чувством недоверия, удивления, любопытства и брезгливости покосился на грудь Розена, на его брюки, затем перевел взгляд на лицо.
– Ты гонишь, что ли? – по-прежнему недоверчиво сказал он.
– Да нет же, правда! Я не знаю, как это объяснить, но это так. Тело у меня такое же, как у тебя, но внутри я – девочка.
Видя, в какое замешательство поверг он друга своим признанием, Леонид не выдержал и улыбнулся.
Миха заметил его улыбку и озлобленно скривился.
– Дурак ты, Розен, а не девочка, – зло сказал он. – Еще раз так пошутишь, я пацанам расскажу. Вот тогда они из тебя и впрямь девочку сделают. А я помогу, понял? Все, пока!
Миха повернулся и зашагал к своему подъезду. Леонид какое-то время смотрел ему вслед, затем вздохнул и уныло поплелся домой.
Больше они с Михой не дружили.
4. Настоящая женщина
Вторая попытка поведать о своей тайне произошла год спустя. Леонид тогда закончил школу и на выпускном вечере первый раз в жизни напился. Домой он вернулся пьяным и уставшим. Мать, будучи женщиной строгой, встретила его гневной тирадой. Но Леонид лишь поморщился и отмахнулся в ответ. Мать окончательно вышла из себя. Она подперла кулаками бока и начала отчитывать сына, усевшегося на диван:
– Ты посмотри, на кого ты похож! Забулдыга! Пьянь! Пьяный мужик! Будешь так напиваться – никогда не станешь человеком, так и помрешь под забором, как твой папаша!
– Мне это не грозит, – спокойно ответил Леонид.
– Что не грозит? – подняла брови мать. – Помереть под забором?
Леонид усмехнулся и покачал головой:
– Стать мужиком. – Он поднял глаза на мать и сказал тоскливым, усталым голосом: – Я женщина, мама. Настоящая женщина. Такая же, как и ты.
– Что? Что ты несешь?
– Это правда, мама. У тебя не сын, а дочь. К сожалению, у меня неправильное тело, и с этим ничего нельзя поделаешь. Я – урод, мама. И это
