туберкулезным стариком. Если вообще выйдете.
– Слышь, заткнись, а? – встрял в разговор волосатый вымогатель. – Кончай мужику нервы трепать. Ему и без тебя тошно.
– Да я же в философском плане интересуюсь, – запротестовал бухгалтер. – В наше время легче встретить Бога, чем живого, настоящего миллиардера. Я просто использую свой шанс, чтобы поговорить с ним. Ведь никогда же больше не доведется!
– Он уже не миллиардер, – заметил другой сокамерник, пожилой и молчаливый мужчина интеллигентного вида. – Он просто тля. Тварь дрожащая, как ты да я. К тому же – убийца. У него руки по локоть в крови своего друга. Ты уж лучше оставь его в покое. Этому человеку о собственной душе пора думать, а не о бывших миллиардах.
– Было бы о чем думать, – тихо и обиженно отозвался бухгалтер. – Душу продал, а миллиарды потерял. Обыкновенный неудачник, если вдуматься...
И тут Боровский вскочил на ноги, словно внутри него внезапно распрямилась пружина, до сих пор державшая его в сжатом состоянии. Глаза его сверкали, губы тряслись. Он уставился на бухгалтера и закричал:
– Послушайте, что вам от меня нужно, а? Вы хотите, чтобы я душу перед вами открыл, да?
– Да нет, я, собственно, не...
– Вы что, священник?
– Нет, – сдавленно пробормотал бухгалтер, ошеломленный таким поворотом дел.
– Так какого черта вы позволяете себе судить о моей душе?! – крикнул Боровский. – Какого черта вы записываете меня в великие грешники? Вы что, лучше меня?
Бухгалтер забормотал, словно оправдывался:
– Слушай, друг, ты что, с цепи сорвался? Я ведь не хотел тебя обидеть. Я это так, для поддержания разговора...
– Ты хочешь знать, продал я душу дьяволу или нет? – кричал на него Боровский, бешено вращая глазами. – Хочешь, да? – Он наступал на бухгалтера, и тот вынужден был вскочить на ноги и попятиться к стене. – Ну говори, гнида воровская, хочешь или нет?!
– Что ты... – Голос бухгалтера сорвался на сип. – Что ты сказал? – с трудом выдавил он из глотки слова.
– Я сказал, что ты мелкий вор! А я ни копейки ни у кого не украл! Все, что у меня есть, я заработал вот этим! – Боровский постучал согнутым пальцем по своему высокому лбу.
– Эй, парень! – окликнул его верзила-вымогатель. – Ты бы поосторожней с такими обвинениями. Ты все-таки не у себя в офисе.
– А ты не лезь! – рявкнул на него Боровский.
Верзила ухмыльнулся и встал с нар.
– Ну все, олигарх, – медленно и глухо проговорил он. – Сейчас я тебе покажу народный гнев. Сейчас ты узнаешь, что такое дубина народной войны. Сейчас я тебе эту дубину в глотку твою паршивую вобью.
Генрих Игоревич повернулся к верзиле и поднял руки к груди, приготовясь защищаться, но в этот момент жилистый и ловкий бухгалтер прыгнул на него сзади и сдавил ему горло локтем. Боровский попятился назад, пытаясь оторвать от своего горла руки бухгалтера, задыхаясь и хрипя:
– Отпусти... гнида... гнида...
– Давай его крепче! – весело сказал верзила-вымогатель. – А я ему пока копыта стреножу.
– Здоровый, зараза... – проскрипел бухгалтер, продолжая сдавливать голову Боровского в удушающем захвате. – Отожрался на народных харчах...
Лицо Боровского побагровело. Щеки бухгалтера тоже пошли красными пятнами. На его узком желтоватом лбу выступили крупные капли пота. Тем временем верзила-вымогатель нагнулся и схватил Боровского за ноги. Генрих Игоревич попробовал брыкаться, но верзила больно ударил его кулаком под коленку, потом еще раз, и, когда Боровский окончательно ослаб, оторвал его ноги от пола и сказал:
– Тащи его к лежанке, малый. Щас мы ему устроим пересмотр итогов приватизации.
Совместными усилиями бухгалтер и верзила-вымогатель подтащили Боровского к нарам и бросили на лежанку. Воспользовавшись тем, что противник ослабил хватку, Боровский хотел закричать, но верзила- вымогатель прижал огромную потную пригоршню к его лицу.
– Тише, – сказал он. – Тише, олигарх. Малый, держи ему руки, чтоб не брыкался. – Бухгалтер схватил Генриха Игоревича за руки и принялся их выворачивать. А верзила проговорил, обращаясь к пожилому сокамернику, тому, который советовал Боровскому думать о душе. – Слышь, дед, давай присоединяйся. Вдвоем не справимся.
– Справитесь, – равнодушно ответил тот. – Ты вон какой здоровый. А вообще, оставили бы вы его в покое, ребята. Он уже свое получил.
– Ну нет, – качнул бычьей головой верзила-вымогатель. – Я его еще поучу уму-разуму. Я из него спесь барскую выбью к чертям собачьим.
Генрих Игоревич почувствовал, как ужас жаром проникает в его мозг. Он хотел кричать и не мог – ладонь верзилы плотно заткнула ему рот. И тогда он заплакал, заплакал так, как плакал в детстве – не от боли, а от обиды. Но сокамерников это не остановило. Они были полны решимости окончательно и бесповоротно указать Боровскому его «истинное» место.
Когда пару минут спустя охранник распахнул дверь камеры, он увидел лежащего на нарах Боровского. Олигарх лежал ничком, уткнувшись лицом в одеяло. Спортивные штаны и трусы его были стянуты до колен, обнажив белые ягодицы. Верхом на Боровском сидел верзила-вымогатель. Он обернулся и, увидев охранника, быстро соскользнул на пол, поддергивая на ходу полуспущенные треники.
– А ну к стене! – крикнул на него охранник и замахнулся дубинкой.
Верзила испуганно отшатнулся и заголосил жалобным голосом:
– Да ладно тебе, командир, ничего я ему не сделал. Так, попугал только немного. В натуре, ну что я, педик, что ли?
Охранник оттеснил верзилу к стене, вдарив ему пару раз дубинкой по крутым плечам. Затем занялся Боровским.
– С вами все в порядке? – сурово, без всякой жалости спросил он.
Боровский кивнул, но ничего не ответил. Он лишь хрипло вдохнул всей грудью воздух, и плечи его затряслись в беззвучном рыдании.
5. Бывший депутат
Александр Борисович просматривал список, составленный Мишаней Камельковым, и удовлетворенно кивал. Из двадцати двух парней, изображенных на старой армейской фотографии, пятеро, помимо Боровского и Риневича, проживали в данный момент в Москве. Фамилия худого, смазливого паренька, который стоял на фотографии по правую руку от Боровского, оставалась пока неизвестной. Следы еще семерых мужчин с групповой фотографии также найти не удалось, но Камельков клятвенно пообещал разыскать их.
– Чего бы мне это ни стоило! – заверил он Турецкого. А затем с хитрой улыбочкой добавил: – И чего бы это ни стоило вам, Александр Борисович.
– Помалкивай, взяточник, – осадил его Турецкий.
– А кто говорит о взятке? – поднял черные брови Камельков. – Я имею в виду справедливое вознаграждение. И конечно же в разумных пределах.
– Ладно, вымогатель, с меня бутылка коньяку, – сдался Александр Борисович.
– Желательно, чтобы звездочек было не меньше, чем у меня на погонах, – скромно заметил Мишаня. – Если будет больше – ничего страшного.
Турецкий и на это не стал возражать. Что и говорить, Александр Борисович был страшно доволен работой Камелькова. Имена четырех из пяти москвичей ему ни о чем не говорили. Зато имя пятого было Турецкому прекрасно известно. Таким образом, версия, которая созрела в голове у «важняка» во время схватки с Жуковым, нашла свое новое и весьма веское подтверждение.
И словно знак, ниспосланный свыше, на столе зазвонил телефон.
– Турецкий слушает, – сказал Александр Борисович в трубку, по-прежнему держа в руке камельковский список.
