вам, к уголовщине, дело есть. Сперва поинтересовался, сможем ли мы типа киллера найти... Это я еще не знал, что по твою душу, это уж потом он объяснил, что по твою, когда заказ снял. Убивать, мол, пока не надо, пусть живет, а вот хочу, говорит, я по следу этого Разумовского – по твоему, значит, своего человека пустить. Я пущу, говорит, а вы ему помогать будете. Он у меня, говорит, не только убивать специалист, но и компрометирующие снимки добывать мастак. Объяснил, какие именно снимки закажет. Ты же знаешь, мы люди простые, нам всякие такие премудрости ни к чему – мы если решили, что человек виноват, значит, он и виноват. А этому, вишь, обязательно доказательства нужны – мент он и есть мент. Он, наверно, решил, что и мы такие же, а иначе с чего бы ему фотки-то нам тоже подкидывать?
– Слушай, а что он с этими фотографиями собирался делать? Он тебе не говорил?
– Да откуда ж мне знать! Я его и видел-то всего два раза, это ж ты все с ними корешуешь, не я. Но вообще-то есть у меня мысля. Я думаю, не столько ты ему нужен, сколько этот вот. – Он взял со стола фотографию, показал на ней Гуськова. – Мне думается, генерал, ну Череп-то, он под него копает, а вовсе не под тебя... Ну а уж этот, который фотографировал, он и под мастера телефонного сработал. Он вообще, похоже, много чего умеет.
Да, конечно, подумал Игорь Кириллович, как же это он сам-то не сообразил... Ну конечно, Суконцев. Если б Гусь, Кент наверняка давно уже знал бы и про разговор с ним Игоря Кирилловича насчет перевода Никона в Бутырку, и насчет названной цены. А если это и впрямь Суконцев, тогда все хоть как-то начинает вставать на свои места. При таком раскладе контрабандный «товар» вполне мог принадлежать и Толику. Но все же оставался открытым вопрос: мог ли Гусь не знать про все про это, то есть действовал ли Суконцев совершенно самостоятельно? У него-то все равно было в душе чувство, что генералы действуют сообща, как классическая цирковая пара – толстый клоун, тощий клоун...
И еще вопрос: что же такое произошло, что контрабанда обнаружилась не на таможне, а уже на его, Игоря Кирилловича, складе? Как это могло получиться? Такое могло быть в одном случае: если Кент и его бригада точно знали, где именно находится груз...
Оставшись один, Игорь Кириллович, уставившись в стену, долго обдумывал свои дальнейшие действия. Как там говорил великий Мао? Из плохого извлекай хорошее? Молодец великий кормчий, подсказал: он из этого свалившегося на него несчастья все же извлечет пользу. А может, Мао ничего такого не говорил, но все равно он, Грант, сделает не то, что надо Никону и его шайке, а то, что нужно ему самому – стравит их всех: и Никона, и Кента, и старающегося превратить его в раба Гуськова, будь он неладен. И при этом постарается остаться в живых...
Впрочем, если бы он мог сейчас видеть Суконцева, видеть, как тот рвет на себе волосы, у него, наверное, поубавилось бы этой победной уверенности. Жадность Гуськова, соблазнившегося возможностью содрать со своей шестерки, с Гранта, лишнюю пачку долларов, развалила все планы Семена Михайловича. Во-первых, эти урки, которых он нанял и считал, что командует ими, попросту его кинули. Во- вторых, эта сволочь Грант, как всегда, вышел сухим из воды. И в-третьих, самое страшное, он отдавал себе отчет в том, что бандюки теперь не могут не поставить его обмишурившегося сынка на счетчик – он-то думал, что в случае чего подставит Гранта или что наркоту конфискует Интерпол, а получилось, что товар просто исчез неизвестно куда, исчез тогда, когда он находился у Толика, и, стало быть, именно Толик несет за него ответственность. О чем, колотясь в истерике от страха, Толик сообщил отцу сегодня утром, когда и его фуры выпустили наконец из терминала тоже.
15
Суконцев Суконцевым, а самому приглядеться к будущему герою все равно не мешало бы. Во-первых, объективность: мало ли какое отношение у генерала милиции к бизнесмену и криминальному элементу. Оно может быть просто предвзятым. Во-вторых, он вообще любил составить свое представление о человеке – так было легче писать, так персонаж получал шанс стать под его пером живым, объемным...
Мише, Михаилу Штернфельду, было не привыкать начинать расследование с нуля, с голой идеи. Так что кое-какой опыт в этом деле у него имелся. А сегодня у него и возможность такая была – встречу генерал назначил ему на семь вечера, после рабочего дня, в кафе на Якиманке. Так что с утра он мог вполне заняться собственным частным расследованием.
Поразмыслив, он взялся за телефон, нашел по справочной центральный офис торговой фирмы «Милорд» и адреса нескольких ее магазинов.
Для начала Михаил направился в ближайший к нему магазин Гранта. Ну что ж, ничего особенного – магазин и магазин: большое за витринными стеклами помещение в первом этаже жилого дома (явно и раньше был какой-то магазин), за толстыми, как в музее, бархатными шторами – выгороженные пространства для гарнитуров спален и комнат, огромное количество отдельных предметов – все дорогое, натуральное, массивное. Одним словом, никакой ДСП, никаких подделок под старину, настоящий художественный вкус. Плюс вышколенные продавцы: тут же откуда-то возникла бойкая менеджерша, извиваясь и заглядывая ему в глаза, начала что-то напористо втолковывать насчет того, что такого товара, как в магазинах «Милорд», нет даже в самой Италии. «Неужели все это кто-то покупает», – едва успел подумать он, как возникшая на его глазах пара – неулыбчивый качок и висящая на нем слишком смело одетая девушка – начали оформлять покупку очень дорогого гарнитура спальни.
Короче, магазин был без обмана, не туфта какая-нибудь для прикрытия темных делишек, собственно и приносящих хозяину настоящий доход. Никакой тебе воровской малины, никакого левого товара. Все чисто, все вылизано, все по правде. Если и водится за Грантом криминал, искать его надо не здесь, здесь вряд ли найдешь что-то компрометирующее...Надо было ехать в центральный офис фирмы.
Офис был на Басманной, находился в милом старинном особнячке. Оставив машину в ближайшем переулке, Михаил осторожно обошел особнячок вокруг, обнюхал его со всех сторон. И тут ничего особенного, офис как офис.
Кто-то из его коллег, может, и решил бы, что это глупость, но Михаил иначе не мог. Всякие документы, справки, архивные изыскания – все это можно искать и изучать потом, а сначала он должен был представить человека живьем. Даже, если хотите, не самого человека, а ту ауру, которой окружена его личность. Одно дело – представить себе человека вообще, абстрактно, и совсем другое – знать, как он выглядят, на что способен в жизни... Это, наверно, в чем-то сродни чувству драматурга, который старается писать роль на конкретного артиста, то есть заранее зная, как он говорит, как дышит, какие делает паузы... Так и преступник: один полагается все больше на мозги, на интеллект, другой только на грубую силу, один не выносит насилия и издевательств над людьми, другой иначе просто не умеет...
Впрочем, хозяина офиса, похоже, на работе еще не было, и Михаил должен был довольствоваться тем, что навсегда застряло в голове: раз вор в законе – значит, мордатый небритый мужик в телогрейке и сапогах.
Однако когда человека, похожего на хозяина этого заведения, не возникло ни через пять минут, ни через десять, Штернфельд решил, что должен брать инициативу в свои руки. Пора было проникать внутрь здания, если он хотел сдвинуться со своей мертвой точки.
Вот внутри многое сразу же сделалось яснее. Во-первых, его встретили бдительные охранники, находившиеся за зеленоватым, очевидно, пуленепробиваемым стеклом. Во-вторых, даже взглянув на его удостоверение и сделанную вчера с помощью Семена заявку на приобретение пятнадцати комплектов офисной мебели (заказ по деньгам, надо сказать, не маленький!), охранники сначала с кем-то созвонились («С генеральным менеджером», – объяснил один из них), а потом предложили пройти через большой металлоискатель. «Как в какой-нибудь Думе, – уважительно промелькнуло в голове многоопытного Штернфельда. – Как в Совете Федерации...»
По широкой старинной лестнице, уютно застланной красной дорожкой, в которой утопала нога, он поднялся на второй этаж и наугад пошел по коридору направо, ориентируясь на светящееся где-то там, в сердце этого коридора пятно естественного, дневного света. Здесь оказалась открытая настежь двустворчатая дверь в большое, светлое помещение – это явно была приемная, «предбанник» директорского кабинета, тем более что на одной из дверей внутри «предбанника» он увидел еще издали табличку: «Генеральный директор Игорь Кириллович Разумовский». Большой секретарский стол, мощный компьютер, тут же, на приставном столе, и принтер, и ксерокс, факс-аппарат – в общем, полный джентльменский набор. И это все в какой-то мебельной фирме?! Для обозначения богатства, состоятельности, что ли? За столом – милая, лирически печальная барышня, ужасно похожая на сестричку
