Роман Петров – успешный литовский бизнесмен. Василяускас создал ему самые благоприятные условия для процветания.
– ДГБ уже высказал свои подозрения на его счет?
– А то! Литовские спецслужбы подозревают, что, помимо легального бизнеса, Петров торгует деталями военных вертолетов со странами, поддерживающими терроризм.
Константин Дмитриевич присвистнул:
– Ого! Серьезные обвинения. А что президент?
– Президент публично осудил коррупцию и беспредел мафии, – ответил Турецкий. – Однако персонально от Петрова он никогда отмежеваться не пытался. Более того, своими действиями он всегда выступал в его поддержку. Не знаю, правы литовские спецслужбы или нет, но степень влияния Петрова на Василяускаса очевидна. Это доказывает тот факт, что президент в срочном порядке, в обход всех законов, предоставил Петрову литовское гражданство. Литовцы утверждают, что по прямому указанию Петрова Василяускас увольнял руководителей правоохранительных учреждений, которые пытались разобраться с бизнесом Петрова и его делового партнера Отарова.
– Доказательства у них какие-нибудь имеются?
Турецкий пожал плечами:
– Доказательства все те же. Телефонные разговоры Петрова с Отаровым и его советниками. Расшифровки их, как я уже говорил, опубликованы в газетах. А насчет того, какие из этих разговоров настоящие, а какие – фальшивка, это только одному литовскому Богу известно.
– Думаю, не только ему, – заметил Меркулов.
Турецкий невесело усмехнулся:
– Ну да. Еще самому Василяускасу. Между прочим, обвиняют не только Петрова и Отарова. Если ты помнишь, в докладе ДГБ упоминаются девять фамилий. Четверо из фигурантов – русские, остальные – местные, литовские мафиози.
Некоторое время они молчали. Затем Турецкий спросил, машинально понизив голос:
– Костя, ты сделал то, что я просил?
– Да, – ответил Меркулов. – Я обо всем договорился. Он будет ждать тебя сегодня вечером, в пять часов, возле магазина «Охотник» на «Новых Черемушках». Он сам тебя узнает и сам к тебе подойдет.
– Как он выглядит? – спросил Турецкий.
– Понятия не имею. Мне сложно было на него выйти, и главным условием у тех, кто меня с ним свел, было не называть никаких имен. – Константин Дмитриевич сделал паузу и, усмехнувшись, добавил: – Я знаю только, что он – мужчина.
– Ценная информация, – хмыкнул Турецкий. – Надеюсь, он придет на встречу не в черной маске?
– Это ты увидишь сам, – ответил Меркулов. – Не бери с собой никаких записывающих устройств. Это тоже его условие.
– А как насчет ручки и блокнота? – ернически поинтересовался Турецкий. – Их тоже не брать?
Меркулов грустно на него посмотрел и сказал:
– Вижу, я сумел поднять тебе настроение. Это хорошо. В таком случае, иди и работай.
– А если оно снова опустится ниже планки, я могу к тебе прийти?
– Запросто, – кивнул Меркулов. – К твоему приходу я куплю себе клоунский нос и воздушные шарики. Вместе и посмеемся.
Ждать на улице было холодно и неприятно. Как назло, денек выдался ветреный, и, кроме того, с неба падал колючий снежок, а Турецкий забыл надеть шапку. Теперь он прохаживался вдоль магазина «Охотник», сунув руки в карманы пуховика и утопив худые щеки в поднятом пушистом воротнике.
Агент службы внешней разведки (с которым Меркулов договорился о встрече, воспользовавшись своими «приватными» каналами) опоздал на встречу с Турецким минут на пятнадцать. Это был невысокий, крепко сбитый человек в черной куртке и серой утепленной бейсболке, низко надвинутой на лоб.
– Вы Турецкий? – спросил он баском, остановившись в метре от Александра Борисовича.
– Он самый. А вы...
– Я тот, кто вам нужен, – сказал человек в серой бейсболке. – Вы не против, если мы спустимся в метро и поговорим там?
– Да вообще-то нет, – ответил Турецкий. – А что, если мы поговорим у меня в машине? Там тихо и тепло, и никто не помешает.
Человек в серой бейсболке покачал головой:
– Нет. В машине мы говорить не будем.
– Ну что ж, в метро так в метро.
Они спустились в метро и продолжили беседу, стоя у колонны на платформе. «Все-таки не на улице», – утешал себя Турецкий, поглядывая на проходящих мимо людей, которым еще предстояло выйти в уличный холод, в ветер, под колючий снег.
Человек в серой бейсболке был кряжист и широкоплеч. Лицо у него тоже было широким: широкие татарские скулы, толстые губы, широко поставленные черные глаза, а между ними – плоский боксерский нос «внашлепку».
– Как мне вас называть? – спросил Александр Борисович.
– Никак, – ответил человек. – Постойте секунду спокойно.
Турецкий не успел спросить, что означает эта фраза, а короткие, сильные руки агента уже уверенно обыскали его – как сказали бы Ильф и Петров, со стороны это было похоже на дружеские объятия и похлопывания.
– Ну что? – иронично поинтересовался Турецкий. – Убедились, что я чист?
Агент кивнул:
– Да. Теперь спрашивайте – я отвечу. У вас есть пять минут.
– Черт, – выругался Турецкий. – И что это все вокруг повадились давать мне по пять минут на беседу? Я что, похож на школьника, сдающего экзамен?
– Вы сами тянете время, – с упреком сказал агент.
– Ладно. Хорошо. Я задам вам вопрос. Юрий Отаров и Роман Петров – эти люди как-то связаны с вашим ведомством?
– Да, – ответил агент и замолчал, вопросительно глядя на Турецкого.
Александр Борисович сделал над собой огромное усилие, чтобы не рассердиться.
– Как связаны? – спокойно спросил он.
– Они – наши агенты. Агенты влияния.
– На добровольных началах?
Агент покачал головой:
– Нет. Им пришлось с нами сотрудничать. Точнее говоря, мы их заставили.
– Как давно это произошло?
– Несколько лет назад.
– Какова суть их работы?
– Работают их деньги и их связи.
Раздался грохот приближающегося поезда, и Турецкому пришлось наклониться к уху агента, чтобы тот услышал следующий вопрос:
– И в Литве?
– Да, – кивнул агент. – Подождите, пока пройдет поезд.
Переждав поезд, Турецкий продолжил «допрос» (а на что еще это было похоже?).
– Какое у них задание? – спросил он.
Агент ответил – холодно и спокойно:
– Привести к победе на президентских выборах человека, на которого мы укажем. Они с этим заданием справились.
– А что теперь?
– Они продолжают работу, – ответил агент. Он глянул на Турецкого из-под козырька бейсболки и вдруг сказал: – Вы ведь знаете, что лучшая экспансия – денежная. Империю мы потеряли, но наши деньги могут
