На этот раз Турецкий приехал в НИИ Сахнова с твердым намерением вытрясти из Долговой абсолютно все и о Жеке, и о Сахнове, и о Столяровой со Щетининым. Независимо от того, сколько на это понадобится времени и сил. То, что из Долговой каждое слово придется тянуть клещами, Турецкий предвидел – и не ошибся. Пожалуй, будь ее воля, она бы «важняка» и на порог своей лаборатории не пустила.
– Вы разве в прошлый раз узнали не все, что хотели? – спросила она, не поднимая головы от журнала, в котором что-то быстро писала карандашом. Компьютер, повизгивая от удовольствия, медленно строил жирный зеленый график. Несмотря на раннее по конторским меркам утро – начало десятого, когда уважающим себя ученым полагается мирно пить кофе и обмениваться впечатлениями о прошлом вечере или о других мировых проблемах, в лаборатории кипела работа.
Турецкий уселся, не дожидаясь приглашения:
– Нет, конечно, разве можно выяснить все в получасовой беседе?
Долгова наконец взглянула на него. Судя по покрасневшим, припухшим глазам и отсутствию макияжа, она сегодня вообще не ложилась.
– Не в получасовой, а в сорокапятиминутной, – поправила Долгова, глядя на часы, очевидно собираясь и на этот раз точно подсчитать, сколько драгоценного времени уйдет на беседу со следователем, то есть впустую. – Что вас теперь интересует?
– Начнем с Сахнова...
Она была крайне удивлена:
– У вас странная манера вести расследование.
– А у вас есть какое-то представление о том, как должно идти расследование?
– Может, объясните, почему для допросов о Георгии Емельяновиче вы выбрали именно меня? Я что, центр вселенной, средоточие всего неживого и регрессивного? Вы ведь не говорили больше ни с одним человеком. Вы хоть знаете, что у Сахнова была секретарша, которую после его смерти уволили и у которой на днях случится нервный срыв, если ее не допросит следователь. Я не гарантирую, что вы получите от нее много полезной информации, но вы же должны допросить всех. Или я ошибаюсь?
– Нет, вы абсолютно правы. – Ну, положим, это не у меня странные методы, а у Азарова, подумал Турецкий, ведь именно он ведет дело об убийстве Сахнова.
А почему он элементарно не допросил ближайшее окружение убитого? Он что, действительно лопух и понятия не имеет о том, как нужно вести следствие, или гнет конкретную стратегическую линию, желая завести следствие в тупик? Ждет, пока они тут переварят все внутри себя, перегрызутся, как пауки в банке, созреют и упадут к его ногам переспелыми грушами? – С секретаршей мы поговорим, но сейчас меня интересует не просто смерть профессора Сахнова. Меня интересует убийство профессора Сахнова в ряду других убийств сотрудников вашего института и конкретно вашей лаборатории. Именно поэтому я разговариваю с вами в первую очередь.
– Вы что же, предполагаете, что это как-то связано? – спросила она рассеянно, больше обращая внимание на зеленый график, нежели на Турецкого. Линия резко поползла вниз, а потом метнулась вправо, и конец ее исчез за границами экрана. Долговой это явно не понравилось. – Их что, убил один и тот же человек?
– Не исключаю, – кивнул Турецкий. – Согласитесь, это более вероятное предположение, чем то, что институт просто преследует злой рок или порча, насланная конкурирующим учреждением.
Долгова только пожала плечами, строго посмотрела на Турецкого своего небесного цвета глазами и перезапустила программу с новыми параметрами. На этот раз график строился гораздо быстрее, но сыграл с Долговой ту же шутку: до середины экрана послушно полз вверх, а потом безнадежно спикировал.
– Что конкретно вы от меня хотите?
– Во-первых, поподробнее узнать, чем занимается ваша лаборатория.
Долгова вдруг забыла о компьютере и возмущенно уставилась на Турецкого:
– А во-вторых, в-третьих, в-десятых? По поводу убийств моих коллег нас уже многократно и подолгу допрашивали. С тех пор ничто не изменилось, и мне лично нечего добавить. Просто просмотрите эти дела – они у ваших коллег, а у меня много важной и срочной работы.
– Если вы так ставите вопрос, пожалуйста, я вызову вас завтра повесткой к себе в Генпрокуратуру для продолжения допроса, и времени на этот визит вам придется потратить несравненно больше, чем на разговор со мной сейчас. – Черт, почему она так упирается, удивлялся про себя Турецкий.
Это врожденная вредность и вздорность или благоприобретенное недоверие к правоохранительным органам? Или ей действительно есть что скрывать и она боится выболтать лишнее? Но в этой глупой полемике намного проще проколоться.
Долгова размышляла секунд двадцать, покусывая кончик карандаша.
– Хорошо, спрашивайте сейчас. – Она решительно отодвинула журнал и отложила карандаш.
– Я, собственно, уже спросил: чем конкретно занимается ваша лаборатория?
– Разработкой одного лекарственного препарата на растительной основе.
– И от чего этим лекарственным препаратом, предполагается, будут лечить?
– В первую очередь это мощный иммунный стимулятор, и, может быть, повторяю – может быть, препарат окажется эффективным при лечении наркозависимости.
– А поподробнее можно? – заинтересовался Турецкий. – Без спецтерминов, на пальцах, это что-то вроде легкого наркотика, перейдя на который можно отвыкнуть от тяжелых? – сымпровизировал он.
– Нет. Мы здесь гомеопатией не занимаемся. Разрабатываемое средство теоретически будет работать где-то на клеточном уровне, корректировать нейронные реакции на действие наркотиков.
– Непонятно, но здорово, – подытожил Турецкий. – Я, конечно, не большой специалист, но, по-моему, это достаточно новая методика в борьбе с наркоманией?
– Почему же, такие разработки ведутся давно. Со времен зарождения генной инженерии, решаются и проблемы наркоманов в том числе. Вопрос заключается лишь в том, насколько успешно.
– И насколько? Вы конкретно готовы запускать в производство свою панацею?
Задав этот вопрос, он уже был морально готов к тому, что вот сейчас она оседлает любимого конька всех российских непонятых и непризнанных ученых и прочтет лекцию о трудностях естествоиспытательства в России, раскрепостится, раскроется – и информацию нужно будет только успевать запоминать.
– Нет, мы еще не готовы. – Долгова на эту удочку не попалась. – Может, вы лучше объясните, как наши успехи или неуспехи связаны с убийством профессора Сахнова и моих сотрудников?
Ладно, будем продолжать ковырять в час по чайной ложке, авось...
– У Сахнова нашли наркотики, много наркотиков.
– Это мы уже обсуждали, – энергично запротестовала Долгова. – Георгий Емельянович не был наркоторговцем.
– Ваша уверенность меня радует, но факты, как известно, упрямая вещь. Давайте просто порассуждаем, не переходя на личности. Итак, у Сахнова нашли наркотики, и если он все-таки имеет к ним непосредственное отношение, а более ранние убийства Столяровой и Щетинина имеют отношение к его убийству, то можно предположить, что Столярова и Щетинин тоже имели отношение к наркотикам и кто-то уничтожает некую сеть наркоторговцев. Или, – Турецкий жестом пресек очередную попытку Долговой вступить в дискуссию, – или кто-то заинтересовался, скажем, вашими разработками и попытался до них добраться. Что скажете?
– Продолжайте фантазировать, я слушаю.
– Вначале через рядовых сотрудников, а впоследствии через Сахнова. Насколько этим предполагаемым злодеям это удалось, я не знаю, но если вдруг не удалось, то, естественно, они убирают Сахнова, который для них опасен, и из этого можно сделать два вывода. Первый: они своих попыток не оставят – и второй: поскольку Сахнову подбросили именно наркотики, а не, скажем, бриллианты или фальшивые доллары, они – это, скорее всего, наркодельцы. Как я понимаю, первую версию вы даже обсуждать не желаете, поскольку и Сахнов и Столярова со Щетининым были в вашем понимании кристально честными людьми.
– «В вашем понимании»... – фыркнула Долгова.
– Отлично. Давайте пока что ограничимся второй версией, где они выступают в роли жертв. Итак, кто из троих погибших ученых обладал достаточно полной информацией о ваших исследованиях?
– Щетинин работал у нас недавно и точно ничего рассказать не мог. Хотя, если исходить из ваших
