отчаиваться. Может быть, со временем мы сумеем и в этом вам помочь. А пока советую написать Гале письмо, успокоить ее.
— Вы не представляете, что Галя думает обо мне теперь. Каким подлецом считает, — возражал Олег. — Уверен, что мое письмо она даже читать не будет!
Присев рядом и ласково обняв Олега за плечи, Шервуд возразил:
— Вы в заблуждении. От наивности. Отсутствие каких-либо вестей и будет убеждать Галю в том, что вы поступили подло. И наоборот. Всего несколько слов, выражающих ваши чувства, вселяющих надежду на встречу, помогут ей правильно вас понять. Не говоря уже о том, что любящие сердца прощают и не такое. Напишите. Я могу вас твердо заверить, письмо она прочитает.
«Может быть, Шервуд прав, — думал Олег. — Конечно, лучше написать ей. Достаточно на теплоходе он молчал, мучил Галю. Теперь все то, что мешало ему быть с ней откровенным, позади. Теперь-то он может себе позволить эту откровенность. Лучше всего через Шервуда, предлагающего свои услуги».
Олег написал Гале небольшое письмо и вручил его Шервуду.
Он, конечно, не знал, что Шервуд в действительности был опытным сотрудником американской спецслужбы, организующей идеологическую диверсию и шпионаж в Советском Союзе. И опытность его состояла именно в умении тонко вести психологическую подготовку и обработку нужных людей.
Организационный центр ее, возглавляемый контр-адмиралом Кларком, находился в Париже. Там Шервуда ценили высоко, и туда он регулярно сообщал все, что относилось к Олегу Рыбакову. Пока все шло, как и следовало ожидать: растерянность, нервозность, переходы от убежденности в своей значимости, как большого ученого, — к подавленности. Кларк был доволен.
«Кадры, кадры, кадры» — вот о чем последние годы постоянно твердил он. Советская Россия была трудной страной. Там недолго держались агенты. Не спасало ни хорошее знание языка, ни отличная, казалось бы, все предусматривающая подготовка. Видимо, существовали какие-то специфические условия образа жизни, быта, психологии в стране русских, которые они здесь, в спецслужбе, не могли уловить. Даже те русские кадры, которые они черпали из контингента бывших военнопленных, перемещенных лиц, или разных изменников — и те, возвратившись после двух десятков лет в Россию, тоже плохо приживались там. Да и возраст этих людей уже не очень подходил — ведь им в лучшем случае было за сорок. «Труха, — как изящно выражался Кларк. — Кадры должны молодеть», — это он вдалбливал своим сотрудникам постоянно. Но именно вербовка кадров была самым трудным делом.
План «Вариола» был детищем Кларка. Еще в самом начале, когда только приступили к его разработке, Кларк как-то спросил Шервуда:
— Знаете ли вы, что такое рекетсии?
Шервуд непонимающе молчал. Старик, по его мнению, чересчур образован и любил щегольнуть ученостью.
— Это термин из микробиологии!
Шервуд пожал плечами.
«Ну что ж, пусть потешит себя начальство. Лишь бы не ругалось». Он, изобразив на лице внимание, приготовился слушать.
— Надеюсь, что такое вирусы, вам все-таки известно? Так вот, вирусы — организмы, видимые под микроскопом, различимы и поддаются изучению. А вот рекетсии настолько малы, что невидимы. Не изучены и не имеют преград своему проникновению. Они проникают сквозь ткани, молниеносно и чрезвычайно глубоко. «Вариола» должна распространяться рекетсиями.
И вот теперь уже стали появляться первые результаты «Вариолы». От резидента, работавшего в СССР, прибыла расписка некоего Мокасинова, который изъявлял согласие работать на спецслужбу. Правда, как было ясно из донесения, этому деятелю было, кажется, за шестьдесят, и роль ему отводилась незначительная, но все же необходимая — роль хозяина явочной квартиры.
Сообщалось о вербовке второго человека. Его намечено использовать в очередной обменной операции по переброске агентов. Условно он назывался «женихом». Намечались и другие, к которым так или иначе были найдены подступы. Все они должны были стать звеньями цепи «Вариолы».
Осуществление плана «Вариола» явилось бы кульминационным этапом деятельности Кларка. Принесло бы ему лавры. Упрочило бы его положение там, в верхах, где постоянно царила атмосфера конкуренции, интриг, взаимного подсиживания. Обеспечило бы спокойствие на несколько лет. С другой стороны, Кларк знал, что провал плана будет его провалом. Поэтому он очень тщательно оберегал все, что связано с планом «Вариолы», от возможных ошибок, непродуманных решений. Поэтому план содержался в тайне даже от ближайших сотрудников, знал о нем только Шервуд.
Прочитав очередной доклад Шервуда, Кларк так же, как недавно в Москве майор Андреев, долго и внимательно рассматривал фотографии Олега Рыбакова.
Перед ним было молодое приятное лицо с мальчишеским зачесом. Это была карточка, сделанная еще в Москве, накануне отъезда в туристскую поездку. Лицо немного нервное, говорившее о характере безвольном. Была здесь и другая фотография, сделанная уже в Турции в тот день, когда Олег остался и просил права убежища. Здесь с юного лица смотрели отчаянно испуганные глаза.
Прошло уже несколько месяцев с того дня, как Олег оказался в руках Шервуда. В мертвой хватке опытного специалиста по психологической обработке намеченных Кларком жертв. Первая часть задачи была выполнена. Хорошо справился с порученным делом Тейлор. Ему удалось, играя на честолюбии этого молодого человека, заставить его сделать то, что нужно было по задуманному Кларком плану. Хороших результатов, как было видно из докладов, добился и Шервуд. Меняя амплитуду колебаний в настроении Олега Рыбакова, он привел его именно в то состояние, которое было необходимо Кларку для включения Олега в действие. Кларк снова взглянул на фотографию. По докладам Шервуда он уже составил себе вполне определенное мнение о молодом Рыбакове.
Что ж, ученый так ученый. Нужно потешить его честолюбие. Пусть почувствует вкус успеха — тогда труднее будет ему отказаться от надежд.
Шервуд сообщает, что Рыбаков затосковал. Признаки ностальгии. Придется его развлечь, и ностальгия скоро пройдет. Пора также ему, Кларку, лично познакомиться с этим молодым человеком, которому в плане «Вариола» отводилась одна из главных ролей. И здесь уж никак нельзя было просчитаться. Это тоже заставляло Кларка идти на личный контакт с Рыбаковым перед приближавшимся развитием главных событий плана «Вариола».
Осуществлена была обычная в таких случаях проверка Олега Рыбакова и изучены материалы, представленные резидентом на всех близких и знакомых Олега по Москве.
Кларк отдал распоряжение Шервуду доставить Олега в Париж. Рыбакову же было сказано, что, пока оформляются въездные визы в США, фирма решила предоставить ему работу в одном из своих европейских филиалов.
Временный паспорт, врученный ему Шервудом, легализовал пребывание в Париже. Уютный номер в гостинице, новый «мерседес» и авансовый чек на довольно крупную сумму, полученные Олегом от фирмы в счет ее будущих договорных обязательств, создали для него видимость свободы, начали вырисовываться давно ожидаемые перспективы.
Не было пока лишь научной деятельности. Не было лаборатории. Но Шервуд объяснил, что вскоре приедет из Штатов ответственный представитель фирмы, который решит и этот вопрос.
— А пока?
— Пока, Олег Артемьевич, развлекайтесь. Совершенствуйтесь в языке. Пользуйтесь благами жизни.
Под вечер Олег вышел из гостиницы и сразу же очутился в шумной парижской толпе. Он медленно двигался вместе с этой толпой, жадно вдыхая горьковатый запах тополей и нежный мимолетный аромат дамских духов. Шел по улицам, не разбирая направления и, как ему казалось, ни о чем не думая, опьяненный парижской весной и чувством свободы. Сегодня впервые рядом с ним не было Шервуда, который обычно сопровождал его там, в Турции, когда Олег выходил из дома, и здесь, в Париже. Шервуд был предупредителен, деликатен, но все же Олега в его присутствии не покидало чувство скованности.
