Он оглядел папки, разложенные по всей кухне. Я собрал их и отнес на письменный стол.
– Что это?
– Так, всякая муть по работе.
– Я не пришел к нему на помощь, Арти. Сид звал меня, а я не пришел.
– Что? – Я слил себе остатки кофе и поставил еще.
– Ничего. Он звонил мне, говорил, что беспокоится, а я не пришел. Не хотел снова в это влезать. Я с ним был давным-давно.
– Вы с ним?…
– Да, но он не хотел, чтобы об этом узнали. В то время почти никто не знал о его ориентации. Он говорил, что слишком стар для меня. Однажды я познакомил его с родителями, так мой отец смотрел на него, как на пожирателя младенцев. Мало того, что сын педик, так еще и спутался со стариком, к тому же черномазым. А семейка у него: господи, это что-то невероятное, они жили в каком-то нереальном мире. Как-то я познакомился с его теткой, так она, кажется, возомнила, что я прислуга Сида, готовлю ему и так далее. Это было дико, будто на другой планете. – Рик уставился в кофейную чашечку. – После этого Сид сдался. Мы расстались. В районе H сентября мы встречались, тогда же все старались держаться вместе. У нас был скоротечный роман, не более. Но мы общались, так или иначе, раз в месяц встречались, обедали.
– Мне действительно жаль.
– Только найди подонка, который убил его, найди ради меня, – попросил Рик. – Мне пора.
– Позвони мне, если что.
– Конечно, – заверил он, и я снова подумал, как грустно, что наши пути разошлись.
Он проследовал к двери, открыл ее и обернулся:
– Я ведь очень любил его, понимаешь.
Теперь я действовал стремительно. Нужно найти весомые улики против Джека. И быстро. При желании он мог затеряться в России на месяцы. Что, если он улетел этой ночью, укатив на такси с Вэл? Когда отбывает последний рейс?
Я принялся обзванивать авиалинии. Зашел в тупик, позвонив даже в «Лот», польскую авиакомпанию, и тут до меня дошло, что Джек мог попросить какого-нибудь приятеля, владельца самолета, «подбросить» его. Он такой. Я обзвонил службы, связанные с частными перелетами. Единственным знакомым «воздушным частником» был Толя. Как-то у нас зашла речь об авиалиниях. Он поглядел на меня сочувственно и молвил: «Неужели ты думаешь, что летаю коммерческими рейсами?» Но Толя не будет работать извозчиком для Джека.
Я пошвырял кое-какие вещи в сумку и уложил все папки. Не хотелось никому их показывать, ни Толе, ни Рику, ни кому-либо еще, кто наведается в мой дом, а особенно – федералам, которые разглядели мой номер в перехваченном спутниковом сообщении Аль-Кайды.
Сонни сказал, что папки Сида – вздор, но больше ничего у меня не было. Надо просмотреть их еще раз. Может, я слишком ленив или туп? Так или иначе, чтобы обвинить Джека, нужны основания, и я знал, что придется перечитать эти записи, вдумчиво, обстоятельно, страницу за страницей. Подхватив сумку, я сел в машину и поехал домой к Максин, в Бруклин, где никому и в голову не придет меня искать. К тому же я соскучился. По дороге я остановился в Ред-Хуке.
Квартира Джека располагалась в белом доме, бывшей цементной фабрике. Он походил на крошащуюся башню из черствого белого хлеба. Находился в нескольких кварталах от склада Сида, легко доехать, легко дойти. Сейчас Джек – на пути в Россию. Я все еще не знал, какой он избрал маршрут. Я был уверен, что он улетел, но решил попытать счастья.
Я позвонил по домофону. Никто не ответил. Я слонялся у крыльца, пока не появилась симпатичная женщина лет пятидесяти, с коробкой кофе. На ней были шерстяные рейтузы и красный топ. Отличная фигура. В длинных черных волосах поблескивало нечто похожее на клей.
– Да, да, конечно, я знаю Джека, – ответила она, прислонившись к парадной двери, и поведала, что вчера вечером разговаривала с ним.
– Он был с девушкой?
– Нет, – ответила она. – Без девушки.
Ночью он вышел с чемоданом. Поздно. Не помнит, в котором часу. Он позвонил к ней в дверь, как делал всегда, уезжая из города, знал, что она всегда на ногах, да и в любом случае не стеснялся кого-либо разбудить. Сообщил, что улетает в Россию. Попросил забирать его почту. Дал понять, что у него важное дело, что он собирается сделать репортаж о Беслане, о той школе, о погибших детях, и так далее, и тому подобное. Обычный треп Джека, пускающего пыль в глаза.
– Обычный?
– Ну да, – сказала она. – Обычный.
– Вы уверены?
– Джек и неуверенность – вещи несовместимые. Он всегда во всем уверен. Правда, сексуален. Трахается налево и направо, но человек приятный.
– Да?
– Как там говорится? «Жалюзи во все щели трахнет», писал кто-то. Вот таков Джек. Мне ли не знать.
– Вы часто с ним виделись?
– Периодически, – ответила она. – Он приходит и уходит.
Я поблагодарил ее и направился к машине. Обернулся и спросил:
– Вы часто ходите за кофе в такую рань?
– Постоянно. Работа на дому сводит с ума, понимаете?
– А куда вы ходите?
– Тут есть несколько лавочек, работающих с утра, но лучший кофе – в кафетерии на Ван-Брант-стрит. Все там берут.
– И Джек тоже?
– Конечно. Почему нет?
– А на прошлой неделе вы встречали его там?
– Когда именно? Неделя длинная, – сказала она. – Много дней. Во вторник видела его
– Вы знали этого чернокожего?
– Видела поблизости раза два, он обедал в «360». Он какой-то писатель, что ли. Лет шестидесяти где- то. А что?
В то утро, когда Сид вышел из дому, оставив дверь незапертой, он встречался с Джеком. И домой уже не вернулся.
– Вам нравится здесь жить? – спросил я.
– В общем, да, – сказала она. – На прошлой неделе какой-то бездомный бедолага угодил под причал, это, конечно, никуда не годится. Но мы тут в двух шагах от Сохо, можно и бизнесом заниматься, и художники есть, а теперь у нас два ресторана, попавших в «Загат», и обустраивают портовую зону, парки, площадки для детишек. Мы идем в гору, не сегодня-завтра откроется яхт-клуб. Здесь и архитекторы, и ателье, а потом «Блумингдейл» явятся в Бруклин, и дело в шляпе. Верно? – Она ухмыльнулась. – Мне правда здесь нравится. Диковато, просто прелесть.
Она спросила, не желаю ли я чашечку кофе, но я ответил, что спешу. Мы еще немного поболтали, из вежливости я поинтересовался, чем она занимается, потому что за ее спиной виднелась просторная пустая студия.
Воздушными змеями, ответила она. Делает змеев из шелка. Она коснулась длинных черных прядей и потеребила застрявшие бисеринки клея.
– Три, четыре, пять сотен баксов за штуку. Однажды тысячу отвалили. За змея.
– А до того чем занимались? – спросил я.
– До чего? – уточнила она.
– До змеев.
