Он все знал. Внезапно я понял: Джек знал, что Сид наблюдает за ним, идет по следу, ведет записи Каким-то образом знал. Оба вели эту игру. Сид назначил Джека на роль хорошего сына, Джек исполнил ее, а потом дал Сиду знать, что понимает положение вещей.
Год за годом Джек сочинял не только статьи, но и себя самого; он придумал сам себя. Только Сид знал все его вымыслы и мистификации. Если бы Сид дал этому ход, от Джека не осталось бы ничего. Он бы растворился в собственной лжи. Сид умер; Джеку была необходима его смерть.
Мне нужно было как-то его зацепить. Джек улетел в Россию, но, может, он еще не добрался до аэропорта или хотя бы не выбрался оттуда. Во второй или третий раз я подумал: в аэропорту задержать человека можно. Сонни может связаться с кем-нибудь. Толя может подыскать кого-то из своих.
Я вскочил и уронил все папки на пол.
Бумага разлетелась, теплый ветерок подхватил один лист и вынес его в окно.
25
Солнце почти скрылось к тому времени, когда я выбрался на шоссе Рузвельта, где движение было посвободнее. Темнело все раньше, близилась осень.
Справа была река, со стороны Квинса подмигивала красная реклама пепси-колы. Над головой, когда я проезжал 59-ю улицу, прокатил пригородный трамвай, возивший людей на остров Рузвельта. За все годы, что я прожил в Нью-Йорке, ни разу там не бывал.
Город раскинулся на островах, и не только крупных, вроде Манхэттена или Стейтен-Айленда, или острова Рузвельта или Ренделла в Ист-Ривер, были и безымянные клочки пустынной земли, тысячи мест, где можно выгрузить контрабанду, людей или наркотики.
Я устал. Пытался сосредоточиться на папках, на чемоданах, которые по заявлению Джека провозили в порты – выдумка это или нет? Попутно дозванивался до авиакомпаний, в Москву. Но меня отвлекала темнеющая вода, загорающиеся огни. В руках Толи были ниточки, он мог бы выследить Джека Сантьяго в Москве, но по телефону Толя был неразговорчив, лишь дал адрес в Бронксе и отключился. Поторопись, подумал я.
Водительское окошко было опущено, влажный ветер обдувал меня, я давил на газ, лавируя между грузовиками, автобусами и легковушками, мне отовсюду сигналили: я ехал, как пьяный. Но я был не пьян, я устал, и гнал слишком лихо, обгонял слишком близко. Я включил радио и попытался взбодриться, слушая новости.
Слева от меня теперь высились вычурные строения Саттона, нависавшие над Ист-Ривер, словно утесы. Было у меня дело, связанное с одним из этих домов. Там полно богачей. Интересно, спокойно ли им живется, или они не спят ночами от страха, запершись на все замки?
Я поставил какую-то бразильскую музыку, погромче, чтобы не уснуть. Выключил ее. Я нервничал. Вставил диск со сборником Стэна Кентона, тут же нажал «стоп», снова включил радио, надеясь прочистить мозги непрерывной сводкой новостей. Ураганы. Повсеместные разрушения на юге.
Наконец я добрался до запутанной развязки, ведущей к мосту Трайборо, в Бронкс, и дальше, на бульвар Брукнера. Над головой шумела брукнерская скоростная трасса.
Улицы были пустынны, тротуары выщерблены, за железными воротами стояли одноэтажные здания, бизнес затухал, фабрики чахли, бензоколонки закрывались.
Преступности здесь стало меньше, чем прежде, когда здесь снимали «Костер тщеславия», а мои знакомые, работавшие здесь, пребывали в вечном страхе. «Форт Апач» – так они называли это место. Один мой приятель, занимавшийся здесь бизнесом в те славные дни, рассказывал, что гонял на своем джипе так, чтобы сбить каждого, кто посмеет стать на пути. Южный Бронкс? Жми на газ, вопросы потом, говорил он.
«У меня есть джип и разрешение на оружие», – рассказывал он. Он даже не был полицейским.
Теперь же здесь не найти приключений, если только не искать целенаправленно. Люди даже стали присматриваться к Южному Бронксу на предмет покупки недвижимости.
У воды теснился Хантс-Пойнт, где располагались продовольственные рынки. А двести лет назад пять или шесть богатых семейств держали здесь свои летние дачи. Я свернул в тупик и уперся в проволочную ограду, за которой виднелся старый пирс и река. С южной оконечности Бронкса просматриваются Ист-Ривер и Манхэттен.
Позади сигналил грузовик, по радио звучали отголоски какого-то матча. Я прикинул, что нахожусь недалеко от стадиона. Хорошо бы бросить все, успеть на игру, прощальный матч Мариано за «Янки», посидеть рядом с Максин, выпить кружку-другую пива. Я чертовски надеялся, что не испортил свою жизнь окончательно. Я приеду к ней завтра. Все будет хорошо. Проведу с нею День труда, последний летний праздник.
Я заключил сделку с самим собой: если выберусь до Дня труда, Максин меня простит.
Я снова свернул не туда, сдал назад, торопясь добраться до Толи Свердлова. Вверх по улице расположилась огромная торговая база, бесконечные ряды складов, где фрукты и овощи ожидали развоза по городу.
Вдали виднелся новый рыбный рынок. Рынок на Фултон-стрит убирают, рыбу станут доставлять сюда. Я же искал мясо.
Хантс-Пойнт – крупнейший в мире продовольственный портал. Все свозилось сюда и развозилось отсюда, и даже в воскресную ночь здесь кипела жизнь, и восемнадцатиколесные фуры с ревом проезжали пост охраны и громыхали по рынку.
Значок помог мне миновать пост. Я заехал на парковку. На другой стороне грузовики выстроились в ряд у огромных труб-гармошек, свисавших с перекладины. Это система очистки воздуха, но не верь глазам своим, рассказывал мне кто-то. Никто ею не пользуется, ее установили лишь затем, чтобы пустить пыль в глаза какой-то природоохранной группе. По слухам, заключались тут и другие сделки, вроде ценового сговора. Все более или менее чисто, однако дела велись за наличный расчет.
Рынок был подобен городу: здесь имелся свой банк пара закусочных, магазины. Кое-кто из поставщиков торговал с маленькими лавочками, но большинство бы ли оптовиками. Длинное строение с грузовыми терминалами по фасаду было поделено на секции – баранина, свинина, говядина. Два грузовика подъехали задом к терминалам, рабочие выгружали товар, много коробок, туши. Скоро вся торговля переместится сюда, а на Мясном рынке в центре останутся лишь рестораны, где подают кроваво-оранжевый «мохито».
Было очень шумно: рокотали моторы грузовиков где-то подвывал генератор, потрескивали кондиционеры, низко летели самолеты, направлявшиеся в Ла Гуардия. грузчики перекликались с водителями, радиоприемники передавали бейсбольный матч. Должно быть такой же шум царил когда-то в бруклинских доках.
Я поездил по округе, выискивая адрес, который дал Толя. Запутался в бесконечных рядах складов.
Поторопись. Сердце обмирало, сбивалось с ритма. Нужно покончить с этим делом до ночи. Обязательно. Надо, чтобы Джека вернули, где бы он ни находился. Покончить с этим.
Наконец я увидел человека, который махал грузовику, сдающему задом к терминалу. Я высунулся, и человек указал мне путь.
Вывеска у подъезда гласила, что этот оптовик продает лучшую в мире баранину. На вывеске значились буквы «РК» – наверное, название компании По соседству торговали курами. Вечер был теплый, влажный, и в нос ударил запах кур.
Я дошел до проходной «PK», где человек, сидевший за компьютером, позвонил по телефону и проводил меня в глубь склада.
Здание было огромным, высотой с двухэтажный дом, и почти пустым. Товар в основном развезли по городу, пополнение прибудет до рассвета. Мой проводник в стеганом комбинезоне прошел вперед и махнул рукой. В темном холодном углублении хранились немногие оставшиеся ящики с мясом.
– Там, – произнес проводник.
За столом, спиной ко мне, сидели двое мужчин, перед ними стояла бутылка водки. Один из них оказался Толей. Он услышал, как открылась дверь. Второй тоже обернулся и представился: Ронни Крушенко. Поднялся, чтобы пожать мне руку. На одном глазу была повязка, будто у пирата или человека после операции на катаракту. Он поздравил меня, и я вспомнил, что он был на моей свадьбе.
