Питер Нейл
Тень ветра
Пролог
«Ветер чародея»
Тьма опустилась неожиданно, не так, как обычно подкрадывается вечер в этих краях — исподволь, словно запоздавший гость. Сумрак сгустился разом, будто кроны деревьев сомкнулись над головой, образовав непроницаемый шатер, и утоптанная дорога потерялась во мраке, как игла в ткани.
Ни звезд, ни луны. Ни малейшего ветерка, ни звука.
Конан натянул поводья, по-волчьи принюхиваясь, втягивая ноздрями запахи притихшего леса. И медленным, осторожным движением, словно опасаясь спугнуть тьму, потянулся за мечом.
Клинок легко выскользнул из ножен, будто тоже чувствовал опасность и предвкушал добрую схватку; и с оружием в руке киммериец вмиг почувствовал себя увереннее. Он озирался по сторонам, тщась не пропустить того неуловимого движения, шевеления мрака, что предвещало бы начало атаки. Ничего.
А затем — разом — хлопанье незримых крыл над головой. Змеиное шипение под копытами — и гнедой тотчас затанцевал, испуганно всхрапывая, вмиг забыв о поводьях. Скрип и скрежет со всех сторон — точно вздымалась, дыбилась разломами сама земля, выпуская из недр нечестивое войско…
Сжимая меч, другой рукой силясь успокоить разволновавшегося скакуна, киммериец до рези в глазах вглядывался в беспросветную мглу.
— Молнию Крома вам в глотку, ублюдки! — разнесся но лесу его зычный бас. — Что, боитесь встретиться в честном бою? Хватит пугать — я вам не деревенская девка! Решили драться, так выходите!
Окружающая мгла казалась живой — словно там, за пологом мрака, шевелились, клубились, кишели мириады тварей, одна гнуснее другой. Он почти мог ощущать их смрадное дыхание. Чувствовал на себе горящие ненавистью взоры. Слышал, как они перекликаются, готовясь в любой миг ринуться всем скопом на одинокого путника и разорвать его в клочья…
— Выходите на бой, трусы!
Киммериец смог наконец подчинить своей воле коня, и тот стоял смирно, лишь мелко дрожа под седлом. Ладонь, сжимавшая меч, чуть заметно вспотела — ибо нет ничего хуже ожидания опасности. Но он был готов ко всему…
Только не к тому, что произошло в следующий миг.
Диск луны, полный, с едва заметной щербинкой, заглядывает в стрельчатое окно, такой огромный, что едва помещается в проеме. Цвет его нынче предвещает недоброе — желтоватый с прозеленью, какой маги-прорицатели именуют «больным янтарем» и утверждают, будто он сулит безумие и всяческие беды взглянувшему на него, пусть даже случайно. Все жители города сейчас затворяют наглухо ставни, стараются без надобности не выходить на улицу, а если и погонит нужда за ворота, — натягивают капюшоны и опускают голову пониже, так что непонятно даже, чего они боятся больше: самим ли узреть лунный шар, или чтобы он не заметил их…
И лишь одна пара глаз смотрит на зеленоватый диск пристально, не отрываясь, не моргая. Смотрящий не боится несчастий и уж тем паче — безумия. Алые искорки, мелькающие в глубине зрачков, бездонных, точно два колодца, тому порукой…
Маг восседает в своей комнате, на самом верху башни, которую в городе именуют Черной, — когда, вообще, осмеливаются говорить о ней. Его трон из желтоватых костей огромного ящера увенчан гигантским черепом, злобно скалящим зубы… и усмешка твари точь-в-точь похожа на усмешку хозяина, сидящего в этом чудовищном кресле. Человек, приютившийся на низенькой скамеечке напротив, испуганно косится на колдуна.
— Мой господин, могу ли я осведомиться… Ваш замысел близок к исполнению? Я прочитал ту книгу, что вы милостиво соизволили дать мне, покорному вашему рабу, но не уверен, что верно понял все, что изложено там.
Чернокнижник кривит бесцветные губы в ухмылке. В пустых глазницах ящера вспыхивает желтоватый огонек.
— Где уж тебе понять… глупец. Тебе неведомы таинственные созвучия мироздания, и струмы небесных тайн не дрожат под твоей рукой. Радуйся же, что рядом с тобой тот, кому доступны все эти секреты! Возможно, когда-нибудь я научу тебя…
— О, ни о чем я не мечтаю так, как об этом мгновении, повелитель!
Щелчком тонких, иссохших пальцев маг возжигает пламя в светильнике, и зеленоватое свечение озаряет комнату. Однако теперь, в этом свете, ученик замечает, что с господином его как будто творится неладное.
Иссиня-черные тени залегли под бездонными глазами, глубокие складки прочертили высокий лоб… В иное время он, возможно, и не осмелился бы задать вопрос наставнику, однако сегодня — особый день.
Повелитель впервые соблаговолил посвятить недостойного раба своего в часть Великого Замысла. Поведал ему о том Ветре, что пронесется вскорости над миром, и о Тени этого Ветра, что накроет собою всю землю.
Никто иной как маг, его учитель, намерен призвать Темный Ветер, и именно он станет владыкой сей неизмеримой силы… А он, ничтожный ученик, будет рядом, совсем рядом, жадно припадет к Источнику, упиваясь неземной мощью — если только никто не помешает этому грандиозному плану. Так почему же встревожен колдун?
— Мой господин… осмелюсь ли я отвлечь вас вопросом? Нынче вечером, когда вы явили мне гадание на крови, и луна гляделась испуганно в чашу с дымящейся влагой… что за рябь вдруг прошла по ней, и почему так нахмурилось ваше лицо? Не означает ли это каких-то незваных преград и помех нашим замыслам…
— Моим замыслам, раб. Моим!
— О да, да, повелитель, простите меня!
Маг помедлил. Уголки губ его опустились, и иссохшая пергаментная кожа вдруг еще более натянулась на лице, делая его похожим на череп. Внезапно он решился.
— Однако ты прав, червь. Меня гложет тревога. Я и впрямь усмотрел некое препятствие своему плану. Совсем небольшое, ничтожное, и все же…
— Но что это может быть? Разве не подвластны вашей воле все силы земли и небес? Разве может хоть что-то помешать вам, мой господин?
Колдун зябко повел костистыми плечами и сморщился.
— Не что-то — кто-то. Но… я позабочусь о нем. И прямо сейчас!
Внезапно лицо чернокнижника исказилось в дикой гримасе, глаза почти выкатились из орбит, щеки уродливо раздулись, и из горла вылетело сдавленное шипение. Постепенно звук нарастал, ширился, делаясь почти невыносимым для слуха…
Ученик колдуна испуганно скорчился в своем углу, опасаясь, как бы гнев господина не задел случайно и его самого. Не желал бы он сейчас оказаться на месте человека, на кого ярость мага выплеснется полной чашей…
Из темноты прямо на Конана устремились вдруг тысячи, десятки тысяч крохотных крылатых тварей, не крупнее шершня. Черные, как крылатые сгустки мрака, они ринулись разом со всех сторон, надсадно, угрожающе жужжа — и Конан мысленно простился с жизнью, прекрасно понимая, что даже лучший клинок бессилен против такой напасти. В том, что они ядовиты, он ни на миг не сомневался…
И все же он готов был дорого продать свою жизнь. Рубить эту гнусь мечом, топтать сапогами… Что
