Муха и влюбленный призрак

— Не дам, ты больно сделаешь! Я сам боюсь по­смотреть. Чувствую, косточка торчит!

— Еще как дашь! — придвинулась к нему Маша.

Зажмурившись, Петька разжал кулак.

Палец был грязный. Под ногтем торчал впившийся острый камушек. Маша тронула его, и камушек отвалился. Из ранки неохотно проступила капелька крови. И это все?! Из-за такой ерунды они остались и теперь, может быть, погибнут в этих катакомбах?!

— Что там?! — голосом умирающего прошептал Петька и открыл глаза. Его бледные щеки вспыхнули.

— Гер-рои! — презрительно бросила Маша.

Еще одно изречение Деда: если опоздаешь на последний автобус, не ищи виноватых, а ищи попутную машину.

Маша выключила фонарик, чтобы не сажать батарейки, и стала ждать Боинга. Ругать Петьку было I поздно, а разговаривать с ним — противно.

— Ма-аш! — заныл влюбленный.

— Что?

— Ну вот! Я к тебе по-хорошему, а ты сразу «Чтоэ», — гнусаво передразнил Петька.

— А я должна была сказать «чаво»?

— Можно и «что», — разрешил Петька, — но другим тоном.

Маша промолчала.

— Я ж не нарочно, Маш! Споткнулся, упал, поте­рял сознание... То есть ушибся. Чувствую, вроде что-то течет по ноге.

— Мозги, — подсказала Маша.

— Ну вот, опять я кругом виноватый! Ты меня за человека не считаешь, Боинг кайлом по макушке съездил.

— Когда он успел?

— Да как за Белым Реалистом побежал. Может, нечаянно задел, но мне от этого не легче. Знаешь, как врезал?! Кайло аж загудело!

— Это в чьей-то пустой башке загудело, — бурк­нула Маша.

Странно: сумку Боинг оставил, а кайло взял. Ма­ша включила фонарик, огляделась — точно, взял!

— Сейчас вернусь. — Она пошла к углу, где не­знакомец нашел сандалию историка. Посветила на стены и нашла торопливо нацарапанную стрелку со следами ржавчины.

Глава VIII

ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА

Боинг чертил стрелки на ходу, в потемках. Чаще всего это были просто длинные царапины. Сначала Маша за несколько шагов узнавала их по следам ржавчины, но кайло Боинга очищалось, и следы бледнели. Десятую стрелку она еще нашла, а на следующем перекрестке остановилась. Все стены были в насечках и царапинах, оставленных таким же кайлом сотню лет назад. Не меньше пяти царапин указывали прямо, и столько же за углом — направо. Петька сопел в ухо и мешал думать.

— Маш!

— Ты можешь помолчать?! — Маша искала в кар­манах свой огарок. Вот он — маленький совсем, как пластмассовая крышка от газировки.

— Могу. Я только и слышу: «Молчи, Соловей» да «Заткнись, Соловей». А если у Соловья есть мысль?

— Как ей одиноко и страшно в пустоте — заметила Маша.

Петька обиженно засопел, но все-таки выложил свою мысль:

— Думаешь, почему он ходит по катакомбам, как у себя дома?!

Маша зашарила лучом фонарика по стенам, потом догадалась посмотреть вверх: вот она, стрелка незнакомца — на потолке! Жирная, нарисованная розовым мелом.

— Петька, ты гений! — Маша чмокнула влюблен­ного в грязную щеку и вытерла губы. — Неужели я тоже такая?

— Для женщины ты очень умная, — похвалил ее Петька.

— Тьфу ты, я про грязь спрашиваю! — Маша посветила себе в лицо.

Влюбленный отвернулся и деликатно сказал:

— Тебя ничто не портит.

Пошли по розовым стрелкам. Наверное, даже высокому незнакомцу было неудобно чертить их на потолке, задирая голову. Зато таким нехитрым способом он скрыл стрелки от чужих глаз. Ведь любой, идя по битым камням, будет смотреть под ноги, ну и по сторонам, а вверх едва ли взглянет.

Минут через пять Петька остановился и стал прислушиваться.

— Что там? — спросила Маша.