Сашка покачал головой, но Макс не сдавался.
— Не верю я!
— Поезжай, посмотри, — пожал плечами Сашка. — Только лучше не надо, сам не рад будешь.
— Как не буду! Сейчас же поеду и посмотрю!
Сашка уже спрыгнул в могилу и, буркнув: «Нагуляешься — приходи», — исчез под землей.
Что-то знакомое… Ах, да: Старик тоже так говорил: «Нагуляется — придет». Быстро же Сашка нагулялся!
Глава XII
Он прав!
Все утро Макс добирался до дома: путешествовать, когда тебя нет, оказалось не так уж просто. От кладбища до города всего километров тридцать. В другое время Макс поймал бы попутку и был бы дома через полчаса. Но как прикажете ее ловить, когда тебя нет? Водители на дороге просто не видели Макса. Велосипедисты зимой обычно не встречаются, был один мотоцикл, Макс попытался запрыгнуть на ходу, но только расквасил себе нос. Нос, кстати, болел. И кровь шла, все как у людей, Макс даже засомневался: как это его нет, когда вот он, живой с разбитым носом… А водители все пролетали мимо.
Макс шел пешком долго, не забывая сторониться машин и на всякий случай голосовать. Вроде все объяснили, а не верилось. Ну как это «нет тебя»? Вот же он: руки-ноги, нос расквашенный, опять же. А водители не видят. А может, просто вредничают все разом?
На пробу Макс понаделал снежков и стал швырялся в проезжающие машины. Снежки врезались в крылья и стекла гулкими плюхами и тут же исчезали. Как будто таяли, только очень, очень быстро. А самое главное: водители. Вот сидишь ты за рулем, дремлешь себе, и тут прямо в лоб летит… Любой водитель сперва среагирует, а уж потом будет разглядывать, что там такое прилетело и кого за это благодарить. А эти — ноль внимания! Хоть бы притормозил кто или вильнул — нет. Не видели. Точно не видели. Кажется, даже не слышали ударов, иначе хоть бы кто вздрогнул.
Сперва Макса это забавляло (на такой долгой пешей прогулке надо же чем-то себя развлечь!), а потом он начал злиться. Сошел с тропинки, нашел корягу пострашнее, да и выкинул на шоссе. Посмотрим, кто рискнет проехать мимо!
Тут же, как по заказу, мимо пронеслась черная «Мазда». Проехалась по коряге и унеслась в голубые дали, оставив после себя чистую дорогу да следы шин. А коряги не было. Неужели на поддоне утащили?! Та-ак!
Стало уже интересно. Пришлось, конечно, немного побродить, поискать вторую корягу, но развлечение того стоило. Макс вытащил на дорогу хорошее бревно, в две ноги толщиной, и чудо не заставило себя ждать.
Все произошло, как с «Маздой». Очередная машина пролетела, не притормаживая. Вот уже бревно у самого колеса, еще секунда и… И нет бревна, как не было. Макс не верил своим глазам, но пробовать еще не хотелось. Вот уж действительно мартышкин труд!
Он шел вдоль дороги, швыряясь в машины то снежками, то палочками, а то и чем потяжелее, что там попадется под ноги. Водители не замечали ничего, и машинам ничего не было. Макс, похоже, начал кое-что понимать, и от этого хотелось набить кому-нибудь морду.
Если идти, то когда-нибудь все-таки дойдешь. Каких-то двадцать пять километров, каких-то пять часов, каких-то не считал сколько шагов, вот уже и дом. Дом. Код домофона еще не забыл, три ступеньки, первый этаж. Где ключи? В кармане ключи.
— Я пришел! — крикнул по привычке, а в ответ — тишина. Неужели Сашка не ошибся! После того, что было на дороге, Макс уже верил. А все равно не верилось. Вот как это «нет его», когда вот он здесь, домой пришел, радуйтесь, родители. Вон и ботинок его на полу валяется, как же нет? Просто телик на полную громкость включен, вот и не слышно Макса из комнаты. Он толкнул дверь и вошел.
— Привет.
Мать сидела в кресле с вязанием, краем глаза поглядывая в телик. Не обернулась. Так, спокойно! Ну и что, задумался человек, телик орет, опять же. Макс подошел ближе и сел на корточки прямо перед ней, заслонив собой экран.
— Ку-ку. Я дома! А вы думали, где я шляюсь, так вот он я!
Никакой реакции. Вчера же еще был здесь, эй! Вчерашний ремонтный раскордаж, коробки по всем углам и мешки со строительным мусором. А в комнате Макса еще, небось, тот спальник лежит! Прошел посмотрел — лежит. С примятой подушкой и прочитанной книжкой. Лежит, надо же…
Зашел на кухню: отец сидит, ложкой чай мешает, на Макса — никакой реакции.
— И ты, Брут?!
Отец шумно отхлебнул из чашки, даже глаз от газеты не поднял. И как теперь с ними жить? Конечно, в этом есть свои плюсы: можно, к примеру, гулять, сколько влезет, в школу не ходить, никто тебе ничего не скажет. Никто. Ничего! Вообще!
Макс почему-то опять вспомнил Сашку. Его-то никто не предупреждал. Небось полдня по лагерю бегал ко всем приставал, пока не понял, что бесполезно. Или по дому, из лагеря-то он ушел еще утром… Вот каково человеку было: ходить по дому, где тебя больше нет, трясти за плечи людей, у которых тебя больше нет, и удивляться, отчего тебя не замечают.
Все-таки привыкнуть к этому нельзя! Макс махал у отца ладонями перед лицом, тряс его за плечи, пинал табуретки так, что они разлетались по всей кухне. Казалось, отец просто с ним не разговаривает, за вчерашнее сердится или еще что. Одно дело, водитель на дороге тебя игнорирует, а тут…
— Земля! Земля! Я здесь! Ты думал, чьи ботинки в коридоре лежат, так это мои!
На слове «ботинки» отец как будто что-то вспомнил и вышел в коридор. Макс пошел за ним: неужели докричался?
В прихожей отец полминуты разглядывал пустой пакет, висящий на дверной ручке, наконец сделал вывод:
— Опять кто-то хлеба не купил.
Мать только пожала плечами: что тут было возразить, а отец… Отец напялил ботинки Макса, взял пакет с дверной ручки и пошел себе за хлебом.
— Дверь не запираю!
Макс так и сидел на тумбочке в прихожей, смотрел на дверь и думал, что ботинки-то у них с отцом одинаковые. Он просто так обрадовался, увидев «свой», что забыл. Ботинки Макса на нем самом, все правильно.
Идти в комнату не хотелось: он сидел, пока отец не пришел. Потом с ним попил чаю, тихо, как пустое место. Еще заметил, что табуретки его тоже нет.
— Выйди, — некстати позвал знакомый голос.
Меньше всего хотелось его слышать. Зато хотелось взять вон тот стул и дать кому-то по башке. Больно дать. Чтобы почувствовал. Макс чувствует боль, значит, и Старик должен…
Макс открыл окно, а отец на табуретке даже не поежился от зимнего ветра. Занимало другое: отец не видел и Старика. Ни вчера, ни сегодня. Ребята в лагере видели, а отец — нет.
Старик стоял на улице, высокий, страшный. Макс поднял стул и с размаху сделал то, чего больше всего хотел. Старик отпрянул, задребезжало задетое стекло, но выдержало. Макс ударил еще, еще, а потом уже не мог остановиться. Стул в руках разлетался щепками по кухне, но через секунду уже собирался обратно, и Макс продолжал дубасить Старика. Он лупил от души и немного — от Сашки. Никто из ребят такого не заслужил: когда приходишь домой, а тебя здесь никогда не ждали. Когда даже водитель не останавливается, где тебе надо. Когда тебя нет.
Больше всего злило, что Старик не сопротивлялся и даже не пытался увернуться. Он стоял, как памятник, скрестив руки на груди, с видом: «Чем бы дитя ни тешилось». Наверное, думает, что Макс его сейчас поколотит и успокоится и пойдет, как миленький, в его могилу, потому что больше идти некуда. Ребята в лагере, водители на дороге — ерунда. Когда и дома не ждут, сразу понимаешь, что места для тебя
