перехватить в полете оставшийся десяток тарелок. Светка наступила на хвост Толстого, а Тонкий в кашу. Каша скользкая, а в шаге от нее, между прочим, еще два стеллажа…
Почему-то когда падаешь, думаешь только о хорошем. Надеешься, что за любой предмет вокруг можно схватиться и он тебя выдержит. Будь то плечо соседа, соломинка, столик на колесиках, уцелевший стеллаж с тарелками… Прибавьте к этому, что так считают почти все, и вы поймете, что случилось в следующие несколько секунд. В радиусе двух метров от ребят было всего четыре стеллажа, заставленных тарелками. Как раз по одному на каждого.
Тонкий ойкнул, закрылся руками от падающего Сереги, выдернул Толстого из-под Светки и подумал, что каникулы вообще-то ничего, веселые. Но поесть уже явно не дадут.
– Где грохочет, там и ты! – раздалось над ухом. Дед. С подносом и в костюме он был похож на официанта. Особенно сейчас, на фоне визжащей и хихикающей очереди, невозмутимый такой дед: – С утра веселитесь, молодежь?
Тонкий пробормотал что-то невнятное, выбрался из-под стеллажа и весь в каше сдался подошедшей Леночке:
– Мы ненарочно!
– Вижу. – Леночка окинула взглядом живописную компанию: действительно, было на что посмотреть: Светка, ее собеседница и Толстый по уши в каше, первым всегда достается больше всех. У Сереги только брюхо перемазано, у Сашки еще и бок. Украшал компанию дед в своем выглаженном костюме без единого пятнышка, зато с подносом. Леночка покосилась на деда. Похоже, он ей показался единственным вменяемым человеком в этой компании. Настолько вменяемым, что можно и спросить:
– Он у вас всегда такой активный?
Дед солидно, с достоинством кивнул, отставил поднос и, взяв Леночку под руку, чуть ли не волоком потащил ее прочь от ребят:
– Он очень талантливый и, конечно, подвижный…
Тонкий смотрел на удаляющуюся дедову спину. Дед вывернул руку назад и замахал, как будто отгоняя мух: «Уходите». Приколист-демократ! Неужели Тонкий сам бы не объяснился с Леночкой?! Хотя поблагодарить его все-таки стоит. Потом.
Сашка подхватил Толстого и подтолкнул Серегу и Светку к выходу. Светка еще успела шепнуть:
– А еще с нее подписку о невыезде взяли.
После завтрака Тонкий и Серега спустились вниз, к хранилищу. Над дверью не было ни единой камеры, зато из-под двери тянулся шнур со штепселем.
– Видишь, – довольно прокомментировал Серега. – А розетка то во-он! – Он показал в такой дальний и темный угол, где не то что камеры, уборщицыны ведра ставить стыдно. Действительно, проще простого для тех, кто догадается. Весь холл, весь гардероб и все хранилище буквально напичканы камерами. А вот на подходе к хранилищу в этом узеньком коридорчике камер нет. Проскочить туда из гардероба, укрывшись за чьей-нибудь спиной, и – вуаля…
– Доброе утро, Санек. Как ты? – Толстый охранник собственной персоной.
– Здрасьте.
– Я все сделал как ты велел! – гордо произнес он. Какое богатое сюрпризами утро!
– И что? – не поверил Тонкий.
– Велено объявить тебе благодарность! – торжественно доложил охранник, подмигнул, сделал ручкой и был таков.
Несерьезный он какой-то все-таки.
Глава X
Загадочный Александр Семенович
На трибуне, понурившись, стоял Серега. Вся аудитория слушала, как Соросов не спеша, обстоятельно, по штришку разносит его рисунок. Разносил вообще-то по делу, но Сереге от этого было не легче. Тонкий его жалел, тем более что после Сереги была его очередь получать на орехи. Еще он жалел Семена и Леху, эти балбесы сидели впереди и, как ни в чем не бывало, малевали шаржи на Соросова, кто быстрее. Их же после взрыва и кражи в покое не оставят! Затаскают же по судам-допросам! А им хоть бы что! Еще Тонкий жалел себя, что опять оказался в нужном месте в нужное время, и будьте добры, Александр Уткин, вместо новогодних каникул расследовать преступление. Никто, конечно, не просит, но кто, скажите на милость, откажется?!
Соросов глядел на стену впереди себя и, вслепую водя указкой по рисунку, вещал:
– Робкая неубедительная линия горизонта, перегруженный передний план.
Тонкий смотрел в окно. На робкую, вообще прозрачную поверхность стеклопакета шмякнулась довольно убедительная лепеха киселя, перегрузив передний план по самое не хочу. Стало веселее. Похоже, этот кисельный поливальщик хулиганит не только над номером Тонкого. Кабинет мастер-класса вообще в другом крыле. Журналистка за спиной Тонкого тоже заметила пятно, и теперь они хихикали вдвоем. Леха и Семен, конечно, обернулись. И конечно, Тонкий им показал. Что он, зверь, лишать людей таких развлечений? Ну а Леха и Семен потихоньку показали всем остальным. Через пару секунд аудитория наполнилась ровным хихиканьем. А Серега стоял на трибуне, и Соросов ругал его рисунок. Окна Соросову было не видно, и он почему-то решил, что хихикают то ли над рисунком, то ли над его выступлением.
– Что такое? – не понял Соросов. – Я еще не видел, чем вы порадуете. Парень в целом поработал неплохо…
А смеялись-то не над рисунком, а над лепехой киселя на окне. И при словах «я еще не видел, чем вы порадуете» народ воодушевился еще больше. Порадовать ведущего, вылив кисель за окно? Да ради бога! Парень поработал неплохо, чего уж там!
Взрыв хохота жутко оскорбил Соросова. Он оставил мольберт с рисунком и шагнул назад к доске. Этим- то и воспользовался Леха. Цапнул свеженарисованный шарж на Соросова и, пригибаясь под партами, подошел к мольберту. Соросов стоял за мольбертом и Леху не видел. Леха быстренько похитил Серегин рисунок, пристроил на его место свой шарж, сел и только тогда с невинным видом захныкал:
– Юрий Владимирович, мы не над рисунком! Кто-то вылил на окно кисель! Продолжайте, пожалуйста, Юрий Владимирович!
Соросов вопросительно глянул на аудиторию и, услышав дружное «да-да-мы-не-над-вами-там-кто-то- кисель-разлил», встал позади мольберта и с чистой совестью продолжил.
– Передний план, – вещал Юрий Владимирович, тыча собственному изображению в нос, – чрезмерно перегружен. Много темных пятен, – он показал ноздри. – Растительность же, – указка соскользнула на небритый подбородок портрета, – неестественно плотная и густая, это производит неважное впечатление. Вот это воронье гнездо… – Он мазнул указкой по уху, и тут-то аудиторию прорвало.
Карикатурные уши, нарисованные весельчаком Лехой, действительно здорово напоминали вороньи гнезда. Конечно, это не дело: смеяться над известными художниками, которые к тому же нашли время тебя, дурака, поучить. Ну кто ж виноват, что художник не смотрит на рисунок, о котором рассказывает!
Хохот было слышно, наверное, на первом этаже. Юрий Владимирович тоже миролюбиво улыбнулся:
– Что, опять кто-то кисель пролил?
Как и говорила Светка, домой на ночь москвичей не отпустили и обещали не отпускать еще неизвестно сколько. Тонкий сидел на подоконнике, зажав плечом трубку радиотелефона и выслушивал стенания сестры по поводу тети-Музиного террора. Свободными руками он удерживал Толстого от хищения Серегиных карандашей.
– Саня, это катастрофа! – вопила в трубку Ленка.
– Она спит на моей кровати, смотрит дурацкие сериалы на дедушкином компьютере, путается на кухне под ногами у бабушки и всячески отравляет вам жизнь? – попробовал угадать Тонкий.
– Не… – Ленка, похоже, слегка озадачилась такой постановкой вопроса. – Она просто есть, понимаешь?
– Понимаю. – Тонкий не врал. Есть вещи, которые можно понять только после того, как с ними столкнешься. Тетя Муза – одна из них. Ее бы сюда, все была бы польза. Хотя в деле она мало чем отличается от остальных оперативников: все видела, все слышала, все знает и ничего не скажет, пока не сочтет нужным. Тонкий решил ее пока не радовать, тут есть кому расследовать кражу. Вот выпускать из
