Восемь дней мы прочесывали квадрат за квадратом долины и юго-восточный склон горы, и Мара уже начинал откровенно нервничать, потому что продукты заканчивались, экспедиция затягивалась, а денег, чтобы ее продолжать, было не так уж и много.
— Плохо-плохо-плохо… — бубнил он.
— Расслабься, Мара. До морозов протянем, — утешал я его.
— С ума сошел? До каких еще морозов?!
— До первых. Потом съедим Кислого. Потом съедим твои уши…
— Гвоздь, прекрати.
— Да ладно тебе. Может, не стоит искать корень? Может, лучше поискать псилоцибиновые грибы?
— Нет. Грибы гораздо мягче. Они не дадут то, что необходимо. Мы должны найти мандрагору.
И мы наконец ее нашли. Вернее, нашел Кислый, чем и подтвердил предположение Мары, высказанное три недели назад, что он, то есть Кислый, «может быть, на что-нибудь и сгодится».
В четверг, двадцать восьмого сентября, в два часа дня Кислый разжег костер на вершине холма возле нашего лагеря.
Поскольку раций у нас не было, а о сотовой связи тут нечего было и думать, нам приходилось использовать древние способы сигнализации. В данном случае костер на холме предписывал прекратить поиски и вернуться в лагерь. Так я и сделал.
Оба компаньона ждали меня возле палатки. Кислый дрожал и подпрыгивал от радости, Мара в нетерпении переминался с ноги на ногу. Мы тут же отправились в путь, дабы убедиться, что найденное Кислым растение в самом деле является мандрагорой. Кислый, счастливый, что оказал неоценимую помощь нашему мероприятию, устремился в сторону Казыгурта. Путь шел на подъем, и не так-то просто было поспевать за нашим проводником. Кислый то и дело забегал вперед, резко останавливался и поглядывал на нас с укором. Ну, прямо что твой охотничий пес, взявший след и недоумевающий, почему хозяин не желает поторопиться.
То, что найденное Кислым растение является мандрагорой, я понял по выражению лица Мары. Он опустился перед ней на колени, осторожно потрогал листья, запустил пальцы в грунт у основания коротенького стебля, пощупал корень.
— Ну что?.. Это… оно? — волновался Кислый.
Мара оглянулся на меня, и я понял, что наши поиски завершились: черты лица Мары разгладились, а глаза сияли почти так же, как утреннее казахстанское небо.
— Молодец, — похвалил он Кислого.
— Так что? — спросил я. — Будем изымать?
— Да, — тут же отозвался Мара и достал раскладной нож.
Кислый, видимо, опасаясь крика растения, посерьезнел и даже попятился назад. Мара оглянулся на него, сказал с улыбкой:
— Не дрожи, юноша. Я знаю специальное заклинание, оно настроит мандрагору к нам благосклонно.
Кислый немного успокоился, но ближе подходить не стал. Мара подмигнул мне и снова склонился над растением.
Он возился с ним минут пятнадцать, ни на что не отвлекаясь, и делал каждое движение максимально аккуратно и сосредоточенно. Манипуляции Мары с растением больше походили на медицинскую операцию, чем на практику садовода-огородника. Наконец Мара поднялся с колен, держа растение на ладонях, как бы шпагу посвящения в рыцари, и повернулся ко мне, словно приглашая разделить с ним трепет и воодушевление. В знак понимания я кивнул.
С юга вдруг налетел ветер, стало прохладно и сыро. Я посмотрел на небо, за южным склоном оно затянулось серо-сизой пеленой. Очевидно, там шпарил дождь, и ветер гнал его в нашу сторону. Я поежился, Мара не обращал никакого внимания на погоду, он осторожно счищал ножом с корня землю.
— Сейчас это… дождь пойдет, — с тревогой прокомментировал Кислый климатические условия.
Я взглянул на него и вдруг вспомнил, как мы сидели на скамейке в парке месяц назад или больше, и Кислый точно так же опасался небесной влаги. Это было в другом городе, в другой стране, и теперь мне казалось — в другой жизни. Тогда мы придумали, что мораль — это «третье небо» человечества, единственная цель которой — карать. Я подумал, не слишком ли мы богохульствовали по отношению к ней? Может, мораль пришла за нами следом сюда — в предгорье Тянь-Шаня, чтобы сделать нам последнее предупреждение?..
— Кстати, это первый дождь за все время нашего тут пребывания, — заметил я.
В этом было что-то тревожное, и я вдруг с поразительной ясностью осознал, что мой отпуск от собственной жизни закончился. Мир, человечество, цивилизация — они нашли меня и теперь уже не отпустят. Дороги назад не было, эксперимент должен был состояться.
— Можем возвращаться, — сказал Мара. — Я закончил.
Мы тронулись в обратный путь. Я шел рядом с Марой и рассматривал растение. Корень и впрямь напоминал человеческое тело. Он разделялся на четыре отростка, напоминающие руки и ноги, только вместо головы мандрагора завершалась коротеньким стеблем с листьями, которые при наличии воображения можно было принять за длинные растрепанные волосы. Корень и по цвету походил на тело человека — почти белый с легкой примесью какао.
— Мара, может, дать ему имя? — пошутил я. — Он и в самом деле похож на маленького человечка. Этакий гомункул.
— Мандрагора сама скажет тебе свое имя, если посчитает нужным это сделать, — совершенно серьезно ответил он.
Я внимательно посмотрел на Мару, но его взгляд был прикован к растению, а на лице не было и тени улыбки. Я пожал плечами, промолчал. От Мары, уверенного, что любое слово должно быть к месту и ко времени, все равно ничего невозможно было добиться, пока он сам не решал, что момент для разъяснений настал.
Дождь догнал нас на подходе к лагерю. Мы с Кислым спрятались в палатке, а Мара разделся до трусов и пошел к роднику мыть корень. Вернувшись, он замотал его в свою футболку и спрятал сверток в рюкзак.
— Слушай, парень, — обратился он ко мне. — Я предлагаю сделать завтра выходной, чтобы ты расслабился и… приготовился. А послезавтра, то есть в субботу, устроить трип.
Я согласился. В субботу так в субботу.
Когда мы укладывались спать, стихия бушевала не на шутку. Ливень хлестал по палатке так резко и зло, словно в его руках были не струи воды, а кожаные плети. Перерывы между ударами заполнялись шипением и гулом. И еще мне казалось, что я слышу какой-то неясный звук, изредка вплетающийся в монотонное гудение дождя. Звук был текучий и хлюпающий, словно от камня, скользящего по жидкой грязи. Этот звук чем-то напоминал движение змеи в мокрой траве. И еще пахло сырой землей, должно быть, ливень, словно пресс, выдавил из холмов земельный дух. Я выглянул наружу, но стихия сдвинула время суток на поздний вечер — долина исчезла в промозглом мраке. Я опасался, как бы палатку не снесло к чертовой матери. Я представил, как ураган гонит ее, словно шлюпку, по волнам долины, и мне подумалось, что даже здесь, в Казахстане, у подножия Небесных Гор, меня окружает океан мутной и холодной воды.
Утро встретило нас ослепительным солнцем и ясным небом. Дождь ушел, но бессовестно наследил и намусорил.
Когда я выбрался из палатки, Мара стоял босыми ногами в жидкой глине, чесал затылок и озадаченно озирался по сторонам. Весь наш лагерь был равномерно залит грязью и устелен мелкими камнями. За палаткой появилось два валуна, каждый размером с тумбочку. Если бы они доползли до нас, когда мы спали, это здорово бы пощекотало нам нервы. По склону горы тянулся отчетливый грязно-желтый шлейф. В одном месте он уходил в сторону, но потом возвращался на курс и вел прямиком к нашему лагерю.
— Хреновые из нас бойскауты, Мара, — заметил я, указывая на длинный след, оставленный дождевой водой. — Лагерь надо было на холме разбивать.
— Да уж, — согласился он. — Промашка вышла. Я хотел, чтобы лагерь был защищен от ветра, я
