тогда в ресторанчике, – словно бы она прикоснулась нежными прохладными руками к его воспаленному лбу.
Внутренняя смута улеглась. Он пересказал ей в общих чертах разговор с Вардесом.
– Мы с вами сейчас к нему поднимемся, – сказала мадам Вардес, внимательно выслушав его.
– Мадам, прошу вас, будьте осторожнее. Вы не должны сами за ним ухаживать. Конечно, сейчас он слаб, но все равно способен на что угодно и просто опасен для окружающих. Он абсолютно непредсказуем. Позвольте, я найду для него сиделку.
– Там видно будет. Вы мне расскажете, что нужно делать. Нельзя же его бросить в таком состоянии.
Они вошли в спальню Вардеса. Тот спал неглубоким тревожным сном, метался и стонал. Дарио выписал лекарства, дал все рекомендации. Под конец прибавил робко:
– Я боюсь оставить вас одну, мадам. Он проснется в ярости, как бы вы не пострадали!
Она усмехнулась:
– Наедине он мне не страшен, – и прибавила, помолчав: – Гораздо тяжелее, когда он срывается на людях, скандалы его компрометируют. К счастью, до определенной черты он умеет себя сдерживать. И создает иллюзию, будто он просто дерзкий игрок, деловой человек с фантазиями и причудами, но в действительности вполне разумен. Многие верят, что он разыгрывает роль дебошира нарочно, чтобы эпатировать публику. Он часто говорил, что деловые люди должны заботиться о саморекламе не меньше, чем боксеры и звезды эстрады. Пока все считают, что это тонкий расчет, ему ничего не грозит.
И, понизив голос, прибавила:
– Доктор, по вашему мнению, он вменяем?
– Он на грани безумия.
Вардес открыл глаза. Она поспешно выпроводила Дарио.
– Уходите, доктор, быстрее. Я сама пошлю за всем необходимым. Лучше, чтобы он вас пока не видел. Сейчас у него слабость, жар, будем надеяться, он и не вспомнит о своей странной просьбе. Не напоминайте ему, уходите. Ведь вас, наверное, ждут?
Дарио медлил. Ей он не мог соврать, будто у него обширная практика, будто он вечно занят и страшно утомлен, – язык не поворачивался. Он ответил правду, радуясь собственной честности:
– У меня масса свободного времени, мадам. Меня никто не знает. У меня почти нет пациентов.
– В таком случае, могу ли я вызвать вас сегодня ночью или завтра, если понадобится?
– Конечно, если ваш муж пожелает.
– Его пожелания тут ни при чем, – быстро проговорила она. – Вас вызову именно я, муж серьезно болен.
Дарио от души восхитился, что тихий нежный голос, оставаясь спокойным, выражал теперь по-истине королевское достоинство и непреклонность. И снова признался себе: не будь у мадам Вардес такой внутренней силы, она бы не покорила его.
Прощаясь, она сказала шутливо:
– Но не могу ручаться, что муж встретит вас доброжелательно и любезно.
– Я все равно приду по первому зову, – горячо заверил он.
И ушел.
10
Промышленник выздоровел. Дарио понимал, что спас ему жизнь, и радовался, хотя Вардес вызывал у него сильнейшую неприязнь, а по временам даже ненависть.
По два раза на дню из «Каравеллы» за врачом присылали автомобиль. Дарио не мог отогнать назойливой мысли о будущем вознаграждении, стыдясь самого себя, своей жадности и расчетливости. В те дни основными его чувствами были стыд и жажда обновления. Он страдал, оттого что так непоправимо низок, жалок, и тщетно желал измениться внутренне и внешне.
Сильви Вардес была его идеалом. Он трепетал и преклонялся перед ней не потому, что она богата; Сильви обладала качествами, о которых Дарио знал лишь понаслышке: чувством собственного достоинства, бескорыстием, безукоризненным тактом, благородной гордостью, позволявшей не замечать пороки и недостатки других. «Вот чем пленили меня европейцы, – размышлял он. – В Европу меня привела не только погоня за успехом, наживой, комфортом, крышей над головой, хорошей одеждой, сытной едой. Богатые благополучные французы! Вы презираете меня, а я тянусь к вам, потому что вы образованны, хорошо воспитаны, нравственны, потому что вы как небо от земли отличаетесь от меня и от прочей сволочи, среди которой я вырос».
Он впервые встретил живое воплощение своей давней мечты.
И болезненно ощущал собственное ничтожество и ее недостижимое превосходство. О влюбленности и речи быть не могло, Дарио не мог и помыслить о Сильви с вожделением; но иногда страсть прорывалась сквозь толщу запрета, словно огонь, вспыхивающий из-под слоя пепла. Дарио понимал, что чувственность у него в крови, – тут ничего не изменишь, как не изменишь цвет кожи, глаз, форму носа, – но с отвращением подавлял малейшие ее проявления.
Однажды он провозился с больным допоздна, и Сильви пригласила его отужинать с ней.
– Я не смею, – вырвалось у него.
Сильви, казалось, не заметила. Она словно бы видела его насквозь и понимала, как ему неловко и трудно. Спросила только:
– Но может быть, вас уже ждут?
Конечно, Клара его ждала. Если он задержится, что скажет Клара?
Будет только рада. Знакомство с Сильви Вардес – невероятная удача, немыслимый прыжок с самого низа на высшую ступень. Для них с Кларой Вардесы – боги. «Ты знаешь, я уверен: мадам Вардес аристократического происхождения», – не раз говорил он жене, гордясь, что вхож в их дом.
Дарио принял приглашение. Вспомнил, как в юности по вечерам, дрожа вместе с Кларой под тонюсеньким одеялом в нетопленой комнате – они грели друг друга, но никак не могли согреться, – он читал Бальзака и воображал блеск, роскошь, тонкие чувства. А теперь сам будет ужинать с прекрасной дамой в настоящем дворце!
Да, он небрит, скверно одет, неуклюж. «Но упускать такую редкую исключительную возможность из-за глупой робости нельзя. Мне сказочно повезло! Могли я, Дарио Асфар, мечтать, что меня пригласят сюда на ужин как равного? Даже более того, как благодетеля. Ведь я спас Вардеса. Что, если в дальнейшем сбудутся и другие мои мечты – о безбедной мирной жизни среди всеобщего почета и уважения? Значит, я не зря оставил родину и пустился по свету искать счастья».
Тем временем Сильви Вардес привела его в крошечную столовую на первом этаже. Теплый ласковый ночной ветерок овевал их сквозь распахнутое окно.
Дарио с восхищением оглядел накрытый стол: простая скатерть тонкого полотна, полупрозрачный фарфор, ваза с дивными цветами, четыре глиняных фигурки танцующих фавнов и дриад. Восторженно наблюдал, как изящно ест Сильви, как проворно и бесшумно прислуживают ей.
Ел мало. Чудесное вино – он раньше и марки такой не знал – согрело его и с непривычки ударило в голову. Дарио почувствовал умиление и лучезарное счастье: при легком опьянении жизнь кажется светлой, радостной, даже у самых скрытных людей развязывается язык, трепещет и раскрывается сердце.
– Как у вас хорошо! – проговорил он с искренним восхищением.
Он поглаживал пальцами хрустальный бокал, любовался на просвет его игрой, потягивал изысканное вино.
– Я никогда ничего подобного не видел, – прибавил он тише.
Сильви с удивлением подумала, что доктор ей завидует, хотя догадывается, должно быть, что жизнь с Вардесом – сущий ад.
«Если бы ты знал, сколько унылых вечеров я напрасно прождала его здесь, в столовой, и потом ужинала одна; сколько долгих ночей я проплакала».
Конечно, он знал. С именем Вардеса связано столько скандалов, что каждый знал о ее унижениях, переживаниях, посмеивался над ней, жалел ее.
От всеобщих насмешек и мнимого сострадания жизнь становилась вовсе невыносимой; она никак не могла победить грешную гордыню, смиренно нести свой крест, вздрагивала и сжималась при каждом
