затем его охватывало лихорадочное возбуждение, а под конец – чувство беспомощности и дикого ужаса. Чего он боялся? Страх буквально душил его. К примеру, сейчас у него болели глаза, и ему казалось, что они сочатся кровью, что он теряет зрение, безнадежно слепнет. Он так ясно себе это представил, что огоньки лампы у него перед глазами вдруг заплясали, задрожали и померкли. Он провел рукой по векам.
И стал себя уговаривать: «Это неправда. Такого не может быть. Что за глупые страхи! Нелепость! С таким же успехом можно вообразить, будто на меня валятся стены и потолок исчез».
Вардес через силу подошел к зеркалу. Что он увидит? А вдруг чудовищные бельма, из которых, будто слезы, капает кровь? Глупости! С глазами все в порядке. Вон они испуганно таращатся с той стороны стекла; просто покраснели от бессонницы и густого табачного дыма в казино.
Тут ему пришло в голову, что табачный дым не только разъедает глаза, но к тому же отравляет легкие. У него развилась одышка. Ведь раньше никто не мог победить его в беге, а теперь он задохнулся, поднимаясь по лестнице! Он губит себя! Прожигает жизнь! Забыл о своем больном сердце. Через какие- нибудь полгода он свалится и… Дальше воображение не шло – вставало на дыбы, как перепуганная лошадь. Ничего на свете он так не боялся: смерть – дверь, за которой непереносимый безграничный безымянный ужас, и перед ним голый дрожащий человек бессилен и от отчаяния способен на любую бессмысленную жестокость, безумие, даже убийство, лишь бы хоть как-то защититься… Вардес бросился к окну, рывком раздернул шторы, распахнул ставни. Снаружи белый день. Спасительное солнце. Прочь, непроглядная тьма, тишина, ночные кошмары! При дневном свете мир полон красоты и радости; ветер с моря навевал умиротворение; страх рассеялся, все худшее позади, сейчас он закроет ставни, опустит шторы и спокойно уснет.
Он пошел в спальню, лег – нет, бесов ему не одолеть! Они вселились в него. Бессонница на их стороне. Они потешались над ним. Перебрасывали его друг другу, будто мячик. Опять тревога, тоска, возбуждение, страх, исступленная ярость. Он отдан на волю волн, беспомощный, потерянный, одинокий. В детстве он просыпался ночью, лежал в темноте, и мало-помалу его настигал такой ужас, что только крик, безумный раздирающий крик мог ему помочь. И он кричал, хотя знал, что придет отец и побьет его.
Ему снова хотелось пить, но бутылка была пуста. Он взял из ведерка со льдом другую. Пробка полетела в потолок. Шум разбудил девицу, она о чем-то спросила. Он не ответил. Она зевнула и потянулась с довольной улыбкой. Наслаждается сном, блаженствует – Вардес чуть не плакал от зависти. Молча лег рядом с ней. Господи, хоть на одно мгновение бы расслабиться, успокоиться, забыться! Усмирить хищного зверя, что уже зашевелился внутри. Безумная дикая злоба овладевала им и рвалась наружу.
Девица повернулась к нему спиной и опять задремала. Она дышала часто, прерывисто, со стоном и хрипами, видно, еще не выздоровела после бронхита. Обостренный бессонницей слух Вардеса улавливал каждый вдох. Хриплое дыхание девицы его раздражало, он прислушивался к нему со злорадством и ненавистью: «Проклятая шлюха!»
В конце концов он сбросил ее на пол. Она завопила спросонья:
– Ты в своем уме, голубчик? Что на тебя нашло?
– Вон!
– Как это? Что я такого сказала? Со мной нельзя как с собакой! Вон! Это мне-то? Что я такого сделала? Я не воровка какая-нибудь! Постой! Это ты мне не заплатил!
Она поспешно натягивала короткую нижнюю рубашку из розового шелка, расшитую черными бабочками. На ее спине и плечах Вардес разглядел следы от кровососных банок. Он злобно расхохотался, шагнул к ней. Его лицо исказилось от ярости, и девица невольно заслонилась локтем – так защищаются от оплеух маленькие дети. Ее испуг привел Вардеса в восторг, ему стало легче дышать.
– Поторапливайся, стерва!
Он забавлялся травлей. Подгонял, бросал ей под ноги одежду. Гнусная тупая неповоротливая девка! Его мутило от омерзения. И такая вот спала в его постели!
«Больше ни одна сука не посмеет здесь спать!» – решил он.
Хотя прекрасно знал, что не сможет лежать в темноте один, – слишком страшно.
Он с презрением бросил ей деньги. Она подобрала. Вардес молчал и смотрел на нее с издевкой.
Она не выдержала и принялась его ругать. Тут он схватил пустую бутылку и разбил о голову девицы.
Потом упал в обморок, притворный или настоящий, – он сам не мог понять. Вардес то проваливался, то все слышал и видел. Девица кричала. В номер вбежал директор гостиницы, а вслед за ним какой-то невзрачный человечек – это был Дарио, которого позвали по совету Ангела Мартинелли. Вардес понимал, что его перевязывают, но в ушах звучал колокольный звон. В глазах потемнело. Больше он ничего не осознавал, только чувствовал внутри глухие равномерные удары, в недоумении прислушивался к ним и, наконец, догадался, что это бьется его собственное изношенное сердце.
Вардес пришел в себя. Кроме Дарио, в номере никого не было.
«Кто додумался позвать этого жалкого нищего, небритого никому не известного врачишку, презренного метека, который и по-французски-то говорит с трудом?»
Он грубо оттолкнул Дарио:
– Все, теперь мне лучше. В дальнейших услугах не нуждаюсь. Идите себе, любезный!
Но Дарио спокойно спросил:
– Ведь у вас и раньше случались такие припадки, верно?
Он больше не казался Вардесу таким уж ничтожным и смешным. Вардес не ответил, только болезненно поморщился.
– Чтобы освободиться от страха, не жалко ударить и даже убить, так?
– Доктор, откуда вы…
Дарио подсел к больному, чтобы выслушать его и по возможности помочь, направить.
– Что мне делать, доктор?
Прямого вопроса Дарио испугался: какой он советчик богатейшему влиятельному человеку? Разве он светило медицины, домашний врач Вардеса? Его позвали оказать первую помощь раненой, а также продезинфицировать и перевязать глубокие порезы у мужчины, который голыми руками крушил стекло. Что, если своим вмешательством он заденет и оскорбит чей-нибудь общепризнанный авторитет?
– Вы никогда не обращались к специалисту по нервным заболеваниям? – осторожно начал он.
Вардес молчал. Дарио смущенно потупился.
– Та, что была с вами, сейчас вне опасности, – заверил он.
– Знаю. Я старался не попасть по глазам, не порезать ей горло и грудь.
– А что говорит ваш постоянный врач?
– Говорит: «Не играйте в карты. Не курите. Прежде всего покой, воздержание и самодисциплина». Этот дурень считает, что мне полезно жить в деревне и выращивать цветочки. Если бы я мог следовать их советам, я был бы другим человеком. И ни в каких советах не нуждался, – отвечал Вардес с раздражением.
– Конечно, мсье, жизнь должна быть полной, но не следует путать удовольствия с разгулом, который разрушает тело и калечит душу.
Вардес отвернулся со скукой. Он устал от подобных сентенций. У него на лице ясно читалось: «Все это тысячу раз пережевано, старо как мир и бессмысленно, да, главное, бессмысленно».
– Сколько с меня? – произнес он вслух.
Расплатился с Дарио, и тот ушел.
7
С тех пор как Дарио заключил соглашение с Ангелом Мартинелли, тот ему покровительствовал. Метрдотель не только рекомендовал его многим, но еще и выбирал пациентов посостоятельней.
Вечерами Дарио сидел на террасе одного ресторанчика на площади Массена. За небольшую плату, за стакан вина или пачку сигарет портье многих гостиниц Ниццы оповещали его обо всех несчастных случаях в округе и звали туда, где требовалась врачебная помощь. Сюда же присылал за ним Мартинелли: «В такой- то номер. К такому-то часу. Такая-то пациентка».
И Дарио направлялся в Монте-Карло. Дамы отдыхали и приводили себя в порядок перед ужином в ресторане, тут-то на них наваливалась усталость, груз прожитых лет, тоска. И врач мог им пригодиться не меньше, чем парикмахер и массажистка. Да, он желанный гость. Пусть пропишет что-нибудь безвредное,
