улицу со звездочкой в кулаке. Откроешь кулак, и звездочки отрываются от ладошки и летят вверх наперегонки…
А один пацан сказал всем, что его звездочка потерялась. И ему дали еще одну. Только он не выпустил ее на следующий вечер, а тоже сказал, что она потерялась. Или как-то там пропала. Ему снова дали одну, и он так говорил еще несколько раз. Но остальные пацаны потом не поверили ему, потому что он был страшный жадина, у которого посреди зимы снега не выпросишь. И вот однажды, когда этот пацан пошел в кино, остальные открыли у него во дворе темный сарай и увидели там несколько звездочек — почти десяток. Они были совсем бледные и худые, совсем прямо слабые — как светляки в октябре…
— А разве звезды бывают…
— Заткнись, Меринок! — оборвал Шурку Богатырев. — Слова не дашь сказать человеку. Что они. Писарь, сделали с этим пацаном?..
— Они ему накостыляли по шее, — сказал Писаренок. — А звездочки освободили и никогда больше не давали ему ни одной…
— Правильно, — поддержал Колька, — Что звезды — только твои, да?.. Хорошая сказка, Писаренок.
— Коль! — тихо попросил тогда Писаренок. — А можно, я запишу ее в нашу книгу?..
— Можно, — решил Колька. — Потому что это хорошая сказка. Этот пацан был, как вор Махно, которого мы ловили… И правильно, что ему накостыляли…
И мальчишки долго молчат. Может быть, все они пытаются представить себе, как раскрывают они ладошки со звездами и как звездочки летят вверх, обгоняя одна другую…
Потом, когда уха готова, деревянные ложки стучат о-маленький котелок и ноздри щекочет чудесный, ни с чем не сравнимый запах.
Снова можно проверять закидушки, потом снова лежать у костра. Можно, завернувшись в отцовский ватник, смотреть на огонь, опершись на локти и подложив кулаки под подбородок. Можно свернуться калачиком и смотреть на волны реки, холодные и тяжелые, будто вылитые из свинца.
Резко и коротко кричит дергач, птица, которая неизвестно когда и спит. А может быть, это она кричит во сне?
Ей снятся мальчишки — рыжие и лупоглазые. Они идут по болоту с рогатками в руках и смеются. Солнце запуталось в золотых волосах у мальчишек. Дергач нервничает во сне и кричит: «Др-др-др…»
Утром, когда матери спешат на базар, мальчишки возвращаются домой, и у каждого в руках — связка рыбы. И долго еще рыбой будут пахнуть отцовские ватники, а малыши — братья и сестры да и все пацаны с улицы Щорса — будут голыми пятками бить по большим рыбьим пузырям и слушать, как они лопаются — глухо, со свистом.
И вот сегодня рано утром мальчишки сидят на длинной низкой скамейке под забором у Шурки Меринка.
Солнце уже выкатилось из-за горы и застряло в зеленой рощице, спросонья щурится, глядит на неподвижные сады, которые еще не сбросили росу, на красные черепичные крыши, на тихие улицы, на мальчишек.
Воздух прозрачный, холодноватый и звонкий, как родниковая вода. В такое утро с крыши можно увидеть далеко на юге бледно-розовую шапку ледяного Эльбруса.
На акации за Шуркиным забором гомонят скворчата, где-то далеко тает серебряный колокольный звон. День будет хороший.
Но лица у мальчишек хмурые. Потому и хмурые, что звонит этот проклятый колокол. Он висит на высокой колокольне недалеко от стадиона, и раскачивает его помешанный парень Алешка-дурачок. Разве умный возьмется за такое дело?
И когда уже он не будет звонить над станицей, этот колокол, когда он перестанет в выходные дин портить настроение мальчишкам с улицы Щорса?..
Ведь обидно же, когда твой командир смотрит на тебя чуть виновато и грустно говорит:
— В церковь пора… Бабушка ждет…
И пропадает потом почти на полдня.
А ведь сколько интересных дел можно было бы придумать за это время!
Сначала соревнования малышей или игра в лапту, потом — речка. Придешь с речки — в кино спешить пора. На военный фильм.
В кино мальчишки обычно идут строем, нога в ногу.
Рядом с колонной шагает Колька — ведет свое босоногое войско.
Около кинотеатра мальчишки отдают Кольке по десять копеек. Он зажимает мелочь в потном кулаке и снова идет впереди войска.
Задолго до начала сеанса мальчишки толкаются у выходных дверей, чтобы потом первыми вбежать в прохладный зал, темноватый и гулкий.
Располагаются они в первом ряду. Если ряд уже занят, тут надо разобраться. Малыши сидят — пусть. Девчонки, конечно, тоже. А вот если мальчишки — ровесники, с ними разговор особый.
Колька глазами указывает на одного из сидящих с первом ряду, и к нему отправляется Вовка Писарь.
Глаза его блестят правдой:
— Пацан, там тебя мать зовет… У выхода… Не веришь?..
Пацан, конечно, не верит, но Писаренок смотрит на него так дружелюбно, что в душу к тому закрадывается сомнение. Он кладет кепку на свое место и, оглядываясь, идет к двери.
Где сел один, там усядутся двое. Где двое — там и третьему место найдется.
Когда рысью возвращается бывший владелец места, вся армия важно восседает на скамейке, а побежденные обладатели мест первого ряда стоят в проходе или теснятся на полу, у ног победителей. Если номер с матерью, которой вдруг ни с того ни с сего захотелось вызвать из кинотеатра своего сыночка, почему-то не проходит, армия без раздумья садится на полу перед самым экраном. Чем плохие места?
Здесь перед началом сеанса на матовом экране можно показать собаку, можно зайца — кого хочешь.
В зале, похожем на птичий базар, гаснет свет и помаленьку затихает шум.
Герои оживают на экране, и первым делом, конечно, надо разобраться, кто здесь наш, а кто не наш. Если герой улыбается и шутит, это, конечно, свой человек, советский. Если он хмурится, смотрит искоса и молчит, — чужой, шпион наверняка.
Впрочем, шпион сейчас все больше пошел хитрый — тоже сначала улыбается и смеется и только в самом конце делает всякие гадости. Так что отгадать сразу, кто шпион, а кто — нет, довольно сложное дело.
Когда поймешь наконец, кто наш и кто не наш, остается одно: следить, что будет дальше.
Но разве усидишь спокойно, если там, на экране, советскому разведчику угрожает опасность?! Вот он идет по заросшей аллее в старом парке, веселый и совершенно безоружный. Он напевает песенку. А по пятам за ним, скрываясь за стволами деревьев, бесшумно крадется здоровенный детина.
Вот разведчик присел, чтобы завязать шнурок. Неслышно ступая, подходит ближе детина. На лице его написана жестокость. Из маленьких ножен, укрепленных под мышкой, он достает нож. Сверкнуло лезвие. Еще секунда, и…
— Сзади!.. — громко шепчет разведчику Вовка Писарь.
Кулаки у него сжаты, он весь подобрался, как перед дракой. Подставить бы сейчас ножку этому, с ножом!
— Сзади смотри! — чуть не плача просит Вовка.
— Оглянись! — поддерживает Колька.
Тот, не наш, взмахивает ножом, Но из кустов напротив встают двое. В руках у них пистолеты.
«Спокойно!» — говорит один, и весь зал ревет от восторга.
— Ага! — кричит в один голос армия. — Попался, шпик!
Потом армия гурьбой идет из кино. Колька шагает в центре, а мальчишки, млея от восторга, забегают вперед, заглядывают друг другу в лицо и наперебой, с восхищением пересказывают только что виденное там, в темном зале кинотеатра.
