Она сидит на маленькой скамеечке в тени за домом и легонько мешает ложкой варенье в большом медном тазу. Таз стоит на закопченных кирпичах, и под ними пляшет веселый сухой огонек. Теплый запах дымка и меда дрожит в воздухе. Варенье давно уже кипит, клокочет, и на нем собирается по краям нежно- розовая пенка. Бабушка Сергеевна ложкой собирает ее в большую расписную тарелку, которая стоит рядом на табуретке.
Армия и вертится с утра у Колькиного дома из-за этой пенки.
Командир незаметно для бабки провел пальцем по краю тарелки и сунул его в рот. Вкусная штука эта пенка!
— Ба, — спросил Колька, — сколько ты вчера надоила молока?
— Две цибарки вчера Зорька дала, — ответила бабушка. — Одна полная будет, а вторая без четверти…
— Сколько, ба, литров?..
— Да кто же его точно знает, — спокойно рассуждает Сергеевна. — Может, двадцать, а может, и все двадцать два…
— И не больше ни на сколько? — заволновался Колька.
— Больше двадцати двух редко бывает…
— Мало! — вздохнул командир.
А бабка сказала весело:
— Чевой-то тебе мало? Пей хоть сколько, да только куда тебе поправляться?
Ребята смеются, но Кольке сейчас не до шуток.
— Я не себе, — сказал он. — Вообще говорю — мало!..
— Продавать, что ли, вздумал? На кино не хватает, что ль?
Колька снова поморщился. А Писаренок объяснил:
— Нам, бабушка, один австралийский пацан написал про свою корову. Процветанией зовут… Так она тридцать литров дает — во как!
— Процветания… Имя какое чудно?е дали, — удивилась бабушка. — Если за нашей хорошо смотреть, может, и она бы дала столько. Это не край… Да мне уж куда — травы сорвать трудно…
Глаза у Кольки загорелись.
— А дала бы?
— И-и, больше бы дала! — уверенно сказала Сергеевна. — Такая корова, как наша, сто сот стоит.
— Тогда, значит, даст! — твердо решил Колька.
Он снова незаметно макнул палец в пенку, облизал его, и армия скрылась за домом. Мальчишки сели на солнышке и загалдели.
Мальчишки совещались…
На следующий день чуть свет армия собралась во дворе у Кольки. Сабли были наточены еще с вечера, и теперь оставалось одно: сидеть и ждать, когда Сергеевна подоит корову.
Вот она вышла с подойником из дома, перекрестилась на восход и поздоровалась с ребятами. Колька встал и за бабкой пошел в стойло.
Мальчишки сидели на низкой глиняной завалинке, отсыревшей за ночь, и слушали, как просыпается станица. Во дворе через улицу тоненько скрипел колодезный журавель, скрипел по-осеннему жалобно и звонко. На заборе у Сашки Лопушка захлопал крыльями и загорланил красногрудый петух Киндер, названный так в честь учителя немецкого языка. Где-то на краю станицы глухо запел пастуший рожок. Это самая первая песня трудового человека летним утром, и сегодня мальчишки слышали ее, потому что день им предстоял трудовой.
Колька выскочил из-за сарая с подойником в руках.
— Эй, пацаны! — закричал он и, поставив ведро, бросился в сенцы.
Мальчишки вскочили с завалинки и обступили цибарку, закрытую марлей.
Командир принес из дома большое эмалированное ведро, скамеечку и полулитровую стеклянную банку. Поставил банку на скамейку, снял с ведра марлю и стал лить молоко в банку.
— Давай, пацаны!..
Витька Орех вылил молоко из банки в пустое ведро и снова поставил ее на скамейку. Писаренок открыл свою амбарную книгу.
Он примостился на краешке скамейки и написал на чистом листке большими печатными буквами: «Утро». Потом поставил напротив жирную птичку — пол-литра молока есть!
Витька Орех снова вылил молоко в эмалированное ведро, и на листке появилась вторая птичка. Амбарной книге — боевому журналу Колькиной армии, в котором хранились только страшные военные тайны, — отныне суждено было стать мирной бухгалтерской книгой.
Наконец Колька поставил на место пустое ведро и вытер потный лоб — это ведь была непривычная для полководца работа.
— Сколько? — спросил он у Писаренка и поправил на боку мешавшую саблю.
— Шестнадцать птичек — восемь литров, — бодро отрапортовал Писаренок.
Рожок пастуха пел уже совсем близко, и Колькина бабка выгнала Зорьку на улицу. Зорька успела ухватить по дороге листок с яблони и теперь равнодушно жевала, поджидая стадо.
Потом Зорька пристала к стаду, и мальчишки пошли за коровами рядом с пастухом. Это был маленький сухой старик с седыми бровями. С плеча его свисал и длинной змеей волочился по земле тугой ременный кнут. Старик чуть прихрамывал, но шел бодро и весело, и его рожок гудел теперь тоненько и стройно.
Мальчишки шли за ним гурьбой до самого моста, а когда коровы уже ступили на деревянный настил, Колька забежал сбоку и, заглядывая в лицо пастуху, сказал:
— Дедушка, а наша корова сегодня пастись отдельно будет. Бабушка велела…
— А что так? — Дед сунул рожок в карман старого плаща.
— Не знаю, — удивился Колька. — Велела — и все, мое дело маленькое…
— Может, больная она? — спросил дед, отыскивая корову глазами. — Вон она, твоя Зорька… Так здоровая с виду…
— Нет, и в самом деле больная, вспомнил… — обрадовался Колька.
— Не может того быть, — наставительно сказал дед. — Смотри, как хвост держит-то… А у больной скотины он поленом висел бы!
Но Колька уже ухватился за ту спасительную мысль, что Зорька болеет, и был готов теперь доказывать это любыми путями и назвать какую угодно болезнь, вплоть до коклюша или свинки. Мало ли что бывает с коровами, верно?
— Это она храбрится, — сказал поэтому Колька. — Виду не подает… А так она больная-пребольная… Придет домой, повалится у яслей и ревет страшным голосом…
— Ну? — Дед так удивился, что его седые брови изогнулись маленькими дугами. Он цокнул языком и протянул с сожалением: — Дела-а, брат!..
Вся армия прислушивалась к разговору, и теперь Писаренок решил, что самая пора вставить слово. Он посмотрел на деда, в глазах у Вовки была такая жалость, словно он вот-вот готов расплакаться.
— Точно… Сам видел… Катается…
Мост уже кончился. Дальше дорога за выгон круто шла в гору… Пора было действовать.
— Жалко ее! — еще раз вздохнул Колька и бросился отбивать свою корову от стада.
Если бы старик не ушел вслед за стадом сразу за гору, а постоял и посмотрел бы вниз, он бы увидел, как Зорька бежала по каменистой дороге, подгоняемая всей армией. Крутые бока ее тяжело тряслись. Зорька мотала головой, но мальчишки гикали и махали саблями, и бедное животное, которое теперь прочили в рекордистки, неслось по дороге к лесу.
Там, по единодушному мнению всей армии, росла трава самая высокая и самая густая в станице, и мальчишки спешили — к обеду Зорька должна была вернуться к реке.
Пастух запомнил рассказ Кольки о странном поведении Зорьки и поэтому в обед, когда коровы
