— Что заставляет тебя сомневаться в себе? — я наклонился к нему, демонстрируя свое расположение.
— Только дурак всегда уверен в своей правоте. — Рен-дел улыбнулся мне так широко и непринужденно, что почти до самых десен открылись его крупные зубы.
Он нравился мне все больше, особенно после этой своей улыбки, да и вообще.
— Ну, вот что, — он сел напротив, внезапно став серьезным, снова дерзко сжав свои костлявые кулаки. — Вчера вечером ты разговаривал с Одестой Гомес и, уверен, она произвела на тебя прекрасное впечатление — кроткая, чувствительная и самоотверженная. И у меня было такое же впечатление. Но все же еще до убийств у меня были кое-какие сомнения по отношению к этой женщине. Некоторые нюансы в ее поведении никак не соответствовали тому идиллическому образу, какой она нам предлагала с таким усердием. А после убийств? Тогда я начал наблюдать за ней целенаправленно и утвердился в своем первоначальном мнении, что Одеста Гомес — не искренний человек.
Рендел провел пальцами руки по лицу, словно снимая паутину. Он тяжело дышал, морщил лоб… Было видно, что внутри он ведет изнурительную борьбу с приступами эйфории. Так же как и я. Только мне отлично удавалось владеть собой!
Я слушал его, исполненный сочувствия к его душевным проблемам.
— Она, Одеста Гомес, нашла труп Фаулера. А было ли это случайностью? Нет! Она пошла в лес как бы по наитию. Все мы ищем в противоположном направлении, а она — по наитию! Ничего себе — он снова делал упор на некоторых своих словах, как и при нашей первой встрече, но на сей раз это не показалось мне нарочитым. Видимо, просто хотел обратить мое внимание и свое… — Видишь ли, комиссар, она лично, может быть, никого и не убивала, но что как-то замешана во всей этой истории, не подлежит сомнению…
«Возможно ли в таком состоянии говорить озлобленно о ком бы то ни было?» — смутно обеспокоенный, спросил я себя.
— … Наиболее вероятно, например, что она сама под «яя толкнула Фаулера, — горячо убеждал меня Рендел. — Она умеет внушать доверие окружающим, а он был честным и… в известной степени, наивным молодым человеком. Кто знает, как она на него воздействовала. Плюс ко всему она владеет техникой гипноза. А использовать ее в утренние часы на Эйрене, когда человек так расслаблен проще простого. Да, она подтолкнула Фаулера убить Штейна, потом встретила его, и так как он был расстроен тем, что сделал, она ему внушила посягнуть на себя. Но впопыхах оставила какие-то следы, которые, когда случайно нашла труп, хладнокровно ликвидировала… Поверь мне, комиссар, она — опасная женщина! Несмотря на свои благородные манеры. Очень опасная…
Он упорно всматривался мне в глаза. Взгляд был ясен и пронзителен. У меня в уме мелькнуло, что нужно немедленно прекратить нашу встречу, но вместо этого я сказал:
— Приведи мне конкретные примеры. До сих пор твои обвинения абсолютно беспочвенны.
— Примеры! Примеры! Не хочу приводить примеры. Боюсь приводить тебе примеры! Не в моих интересах конкретизировать, потому что… потому что… — он резко закрыл рот рукой, а черты его лица неожиданно судорожно сморщились от ужаса.
Его будто лихорадило. Болен? Я почувствовал угрызения совести. Почему я заподозрил его? Человек старается оказать мне содействие. Может быть, подвергает себя риску ради меня, а я едва не заподозрил его в симуляции и подстрекательстве!
— Понимаю — что-то тебе мешает быть до конца откровенным, — прошептал я ему доверительно. — А если так, я и не настаиваю. Уверен, что у тебя есть на то веские причины.
Рендел признательно кивнул:
— Благодарю тебя. Но запомни, не своди глаз с Одесты Гомес. Не упускай ее из виду и будь настороже, одно могу тебе посоветовать. Если ты меня послушаешь, наткнешься на некоторые потрясающие факты. Сам я натыкался и уже не раз, но суть моей работы такова, что я не должен вмешиваться. Позднее ты узнаешь, почему. Но ты…У тебя нет пре-понов такого свойства, поэтому я обращаюсь к тебе. Однако повторяю: будь осторожен! Так как… она… ренегат! — Он печально сделал несколько жестов, выражающих его полную обреченность и промолвил упавшим, едва уловимым голосом: — Вот, я тебе это сказал. Сказал! После месяцев невыносимого молчания!.
— Успокойся, — пробормотал я.
— Я спокоен. Хотя, наверное, за эти слова заплачу сво ей жизнью.
— Что ты говоришь?
— Правду! — трагично воскликнул он.
Шум в голове у меня превратился в непрерывное монотонное жужжание. Что-то шло не так, только что именно?.. Одеста! Я испытал болезненное разочарование. Я в известной степени поверил ей, а она? Ренегат! Но Рендел, Рен-дел… Какая судьба! Так далеко от Земли, он был вынужден таить в себе в течение месяцев страшную тайну. А теперь, из-за помощи мне будет страдать от кошмара, связанного с ее раскрытием. Человек!
— Человек ты мой… — начал я, но какой-то маленький остаток тормозящих инстинктов помешал мне продолжать.
— Да? — он сделал ошибку, вызвав меня на продолжение.
«Дистанцию! Дистанцию! На всякий случай соблюдай дистанцию», — мысленно приказал я себе и сдержанно поинтересовался: — Что ты имеешь в виду, обвиняя ее в ренегатстве?
— О, давай больше не будем об этом говорить! — попросил меня Рендел.
Потом вдруг засмеялся. Я не мог не откликнуться — и засмеялся сам, тотчас же испытав неописуемое облегчение. Мы оба одновременно вздохнули полной грудью. И опять засмеялись. У меня даже голова закружилась от дружелюбия.
— Как тебе здесь? — по-свойски спросил меня он.
— Хреново, — по-свойски ответил ему я.
— Увы! И я не надеюсь, что переселение изменит что-то к лучшему. Наоборот. А ты что думаешь об этом?
— Считаю, что это предательство! — с энтузиазмом ответил я. — Проявление жалкой соглашательской политики!
— Увы, увы! И я такого же мнения. Но что делать, комиссар? Как противостоять?
— Не знаю.
— А не собираешься ли попытаться?
Какой ясный, обдуманный, целенаправленный вопрос! «Не собираешься ли» и прочее. Да, Рендел не дурак. Но и я тоже.
— Нет! — отрезал я. — Не собираюсь.
— Ага… Значит, я неправильно истолковал некоторые твои поступки.
— Какие, Рендел? Какие? Да с тех пор, как я прибыл, у меня вообще нет времени на поступки. У меня его отнимают восходи, деревья и «скалы», и люди здесь.
— А в звездолете?
— Что…
— Там кто-нибудь отнимал у тебя время? Или у тебя его отнимал не кто-то, а нечто?
— У меня создалось впечатление, что ты сам не понимаешь своих намеков, — сказал я. — А в таком случае, зачем их делаешь?
Он посмотрел на меня с разочарованием, посидел со мной еще минуту или даже две и наконец собрался уходить. Дойдя, однако до дверей, остановился. Обернулся и сделал несколько быстрых шагов в мою сторону.
— Она ре-не-гат — шепотом произнес он, но вполне отчетливо. — Юсы ее переманили, запомни это! Она полностью перешла на их сторону!
Он ушел, а я остался, удивленно глазея на закрывшуюся за ним дверь. Ре-не-гат, ре-не-гат… Ритм все ускорялся, приобретая легкость, игривость. Рассеивал тревогу, вызванную последними словами Рендела, и рождал чудесную беззаботность. Я откинул голову назад, прикрыл глаза. И взорвался безудержным эйфорическим смехом.
