– Понимаю.
– Он дал мне номер своего мобильного. На следующий день я уехал в Осло. Неделю я выяснял всю интересующую меня информацию о Свене Сивертсене. В Национальном регистре значилось двадцать девять Свенов Сивертсенов, девять из них подходили по возрасту, и только у одного не было постоянного места жительства в Норвегии. Я записал последний известный адрес, выяснил номер в справочной и позвонил. Ответила мне пожилая женщина. Она сказала, что Свен – ее сын, но он не живет у нее уже много лет. Я сказал, что мы с парой его одноклассников по начальной школе решили собрать всех вместе на юбилей. Она сообщила, что он живет в Праге, но много разъезжает, поэтому постоянного адреса и телефона у него нет. Кроме того, она сомневается, что он захочет встретиться с кем-то из одноклассников. Попросила повторить мое имя, но я сказал, что учился с ним в одном классе всего полгода и Свен вряд ли меня запомнил. А если и запомнил, то наверняка потому, что как раз в то время у меня были проблемы с полицией. Кстати, ходили слухи, что у Свена они тоже были. Это правда? Ее голос сразу стал недобрым. Она сказала, что это все было давным-давно, и неудивительно, что Свен так плохо себя вел: мы же так скверно с ним обращались. Я извинился за весь класс, повесил трубку и позвонил в городской суд. Представился журналистом и попросил найти, за что судили Свена Сивертсена. Уже через час у меня была предельно ясная картина, чем он занимается в Праге. Контрабанда бриллиантов и оружия. В моей голове начал созревать план. Я конструировал его из известных мне деталей. Контрабандист. Пятиконечные бриллианты. Оружие. И адрес его матери. Уже улавливаешь взаимосвязь?
Харри не ответил.
– Я снова позвонил Свену Сивертсену через три недели после того, как уехал из Праги. Я говорил по-норвежски своим обычным голосом, сразу же перешел к делу и сказал, что давно уже ищу человека, через которого мог бы без посредников получать оружие и бриллианты одновременно, и наконец-то нашел его, а именно – Свена Сивертсена. Он спросил, откуда мне известно его имя и телефон. Я ответил, что ему же будет лучше, если я сохраню все в тайне, и предложил не задавать друг другу ненужных вопросов. Ему это не понравилось, и разговор уже вот-вот готов был зайти в тупик, но тут я сказал, сколько готов заплатить за его товары. Деньги вперед, сказал он, и желательно на счет в швейцарском банке. Он спросил: «Это в кронах?» А я слегка удивленным голосом ответил: «Нет, разумеется, в евро». Я знал, что такая сумма сама по себе исключает возможность того, что я из полиции. Из таких дорогих пушек не палят по воробьям вроде Сивертсена. Тут он согласился. Я обещал перезвонить. Закончил я обдумывать свой план, уже когда шли последние репетиции мюзикла. Ну, Харри? Пойдет?
Харри покачал головой. Шум воды в ванной не прекращался. Сколько же времени она еще будет принимать душ?
– Мне нужны подробности.
– Это уже технические моменты, – отмахнулся Вилли. – Разве это интересно?
– Мне – интересно.
– Ну хорошо. Первым делом нужно было придумать Свену Сивертсену характер. Раскрывая персонаж перед публикой, главное – показать, какие мотивы им движут, о чем он мечтает, чего хочет. В общем, все, что придает образу живость. Я решил представить его убийцей без рационального мотива, но с сексуальной потребностью ритуальных убийств. Я не скажу ничего нового, но главное было сделать так, чтобы все жертвы – кроме матери Сивертсена – были выбраны будто бы случайно. Я почитал о маньяках и узнал пару занятных деталей, которые решил использовать. Например, связь между маньяком и его матерью или выбор Джеком Потрошителем места преступления, в котором следователи усматривали код. Тогда я пошел в Бюро городского планирования и купил там точную карту центра Осло. Вернувшись домой, я провел линию от дома на Саннер-гате до того дома, где живет мать Свена Сивертсена. Исходя из этой линии, я начертил точную пентаграмму и нашел адреса домов, расположенных ближе всего к другим концам звезды. Признаюсь, что чувствовал прилив адреналина, когда, склонившись над картой с карандашом в руке, представлял себе, что здесь – именно здесь – живет человек, чью судьбу я сейчас просто перечеркну. В первые несколько ночей я фантазировал, кем они могли бы оказаться, как могли бы выглядеть и какая жизнь у них была до сих пор. Но я быстро о них забыл, потому что они были неважны, это были эпизодические роли, бессловесные статисты.
– Строительный материал.
– Прошу прощения?
– Ничего. Продолжай.
– Я знал, что по «кровавым» бриллиантам и орудиям убийств вы обязательно найдете Свена Сивертсена. Чтобы усилить иллюзию ритуального убийства, я оставлял подсказки вроде отрезанных пальцев, пятидневных интервалов между убийствами, пяти часов вечера и пятого этажа. – Вилли улыбнулся. – Мне хотелось, чтобы это было не слишком просто, но и не слишком сложно. И немного забавно. В хороших трагедиях всегда есть юмор, Харри.
Харри приказал себе сидеть смирно и спросил:
– Первый пистолет ты получил за несколько дней до первого убийства – Мариуса Веланна. Верно?
– Да. Он лежал в урне во Фрогнер-парке, как и было условлено.
Харри затаил дыхание:
– И каково это, Вилли? Каково это – убивать?
Вилли оттопырил нижнюю губу, словно задумался над ответом:
– Они правы – те, кто говорит, что первый раз самый сложный. Пройти в общежитие не составило труда, а вот заварить пластиковый пакет с трупом оказалось сложнее и дольше, чем я ожидал. Хотя я полжизни носил на руках пышных норвежских балерин, затащить на чердак этого парня оказалось не так-то легко.
Пауза. Харри кашлянул:
– А потом?
– Потом я поехал во Фрогнер-парк, чтобы забрать еще один пистолет и бриллиант. Этот полунемец Свен Сивертсен оказался именно таким жадным аккуратистом, как я и ожидал. А ведь неплохо срежиссировано – сделать так, чтобы во время каждого убийства он оказывался во Фрогнер-парке? Ведь он как бы совершал преступление и, разумеется, старался, чтобы никто его не заметил и не узнал, где он был. Я просто-напросто заставил его лично позаботиться об отсутствии алиби.
– Браво! – воскликнул Харри и провел указательным пальцем по мокрой брови.
Ему казалось, будто все вокруг стало влажным, словно вода, просачиваясь сквозь крышу и стены, попадала сюда со стороны террасы и ванной комнаты.
– Все, что ты до сих пор мне рассказывал, Вилли, я и сам понял. Поведай мне то, чего я не знаю. Расскажи о своей жене. Куда ты ее дел? Соседи видели, что ты регулярно появляешься на балконе, так как же тебе удалось вынести ее из квартиры до нашего прихода?
Вилли улыбнулся.
– Молчишь… – протянул Харри.
– Чтобы в пьесе осталась хоть какая-нибудь загадка, драматургу полезно хоть иногда промолчать.
Харри вздохнул:
– Хорошо, ну тогда объясни мне хотя бы, для чего нужно было все так усложнять? Почему просто не убить Свена Сивертсена? Такая возможность у тебя в Праге была. Это было бы куда проще и менее опасно, чем убивать трех ни в чем не повинных людей и свою жену в придачу.
– Во-первых, мне нужен был козел отпущения. Если бы Лисбет просто исчезла – все подумали бы на меня. Потому что всегда виноват муж, верно, Харри? Но самая главная причина в том, что любовь – это жажда, Харри. Ей нужно пить, ей нужна вода. «Жажда мести» – красиво сказано, а? Ты понимаешь, о чем я, Харри. Смерть – это не месть. Смерть – это освобождение. Хеппи-энд. А для Свена Сивертсена я хотел подготовить настоящую трагедию, нескончаемое страдание. И у меня получилось. Свен Сивертсен превратился в одну из беспокойных душ, которые бродят по берегу реки Стикс. А я – лодочник Харон, который отказывает им в переправе на другой берег, в царство мертвых. Или для тебя греческая мифология – что китайская грамота, Харри? Я приговорил его к жизни. Пусть она поглотит его так, как поглотила меня. Когда испытываешь ненависть, не зная адресата, в итоге направляешь ее на самого себя и свою проклятую
