постели, та булькнула и заколыхалась. – Но фарс требует стремительности. И мне пришлось сочинить быструю развязку.
Голый, он встал перед Харри и поднял пистолет:
– Я направил дуло на ее лоб, который она сморщила от удивления, как делала это, когда считала, что мир несправедлив или просто непонятен. Как в тот вечер, когда я рассказал ей о пьесе Бернарда Шоу «Пигмалион», на которой основывался мюзикл «Моя прекрасная леди». Там Элиза Дулитл выходит замуж не за профессора Хиггинса, который из уличной девчонки превратил ее в образованную мадемуазель, а за молодого Фредди. Лисбет была вне себя: она считала, что Элиза всем обязана профессору, а Фредди – неинтересный и ничтожный человек. Знаешь, Харри, я начал плакать.
– Ты псих, – прошептал Харри.
– Очевидно, – серьезно согласился Вилли. – То, что я сделал, чудовищно. Здесь не хватает того самообладания, которое можно встретить у людей, движимых ненавистью. А я обычный человек, следующий движениям сердца. А оно призывало меня к любви – той самой, которая Божий дар, которая превращает нас в Божьи орудия. Разве пророков и Христа при жизни не считали безумцами? Конечно, Харри, мы безумны. Безумны, зато чище всех в этом мире. Когда люди скажут, что то, что я сделал, – сумасшествие и у меня нет сердца, я спрошу в ответ: «У кого же в действительности нет сердца? У того, кто не может убить свою любовь? Или у того, кто любим, но не умеет любить в ответ?»
Последовала долгая пауза.
Харри откашлялся:
– Так ты ее застрелил?
Вилли легко кивнул.
– У нее во лбу появилась маленькая ранка, – сказал он с каким-то удивлением в голосе, – потом – черная дырочка, будто ее прокололи гвоздем.
– А потом ты решил ее спрятать. В единственном месте, где ее наверняка не нашла бы даже полицейская собака.
– В квартире было жарко. – Вилли смотрел поверх его головы. – О стекло билась муха. Я снял с себя всю одежду, чтобы не запачкать ее кровью. Нужные инструменты лежали в ящике. Кусачками я отрезал ей средний палец на левой руке, раздел ее, достал пульверизатор с силиконовой пеной и заделал пулевое отверстие, рану на месте пальца и все остальные отверстия в ее теле. С утра я уже спустил матрац, и теперь он был наполнен водой лишь наполовину. Я почти ни капли не пролил, когда засовывал ее внутрь через проделанную прорезь, и заделал шов с помощью клея, резины и сварочного пистолета. Это оказалось легче, чем в первый раз.
– И с тех пор она лежит там? Погребенная в собственной постели?
– Нет-нет, – возразил Вилли, продолжая смотреть мимо Харри. – Я не хоронил ее, скорее, вернул в утробу. Это стало началом обновления.
Харри понимал, что самое время испугаться, не бояться уже опасно. Лучше будет, если в горле у него сейчас пересохнет, а сердце забьется в бешеном темпе, но вместо этого он ощущал только усталость.
– А отрезанный палец ты запихнул себе в анус? – уточнил Харри.
– Хм, лучше места не найти. Я же знал, что вы придете с собакой.
– Можно было найти и другой тайник, погерметичнее. Дело, наверное, в твоем извращенном понятии об удовольствии? Куда, например, подевался палец Камиллы Луен, который ты отрезал до того, как убить ее?
– Камилла, да… – Вилли кивнул, улыбаясь так, словно для него это было приятным воспоминанием. – Пусть это останется нашей с нею тайной, Харри.
Он снял оружие с предохранителя.
– Отдай пистолет, Вилли. – Харри сглотнул. – Все кончено. Этим ты ничего не добьешься.
– Разумеется, добьюсь.
– Чего же, позволь спросить?
– Того же, чего и всегда, Харри. Произведение закончится как надо. Неужели ты думаешь, что публике понравится, если я вот так просто дам себя арестовать и увести? Нужен грандиозный финал, Харри. Хеппи-энд. Если пьеса кончается плохо, я сам придумываю счастливый конец. Это…
– …девиз моей жизни, – прошептал Харри.
Вилли улыбнулся и приставил пистолет ему ко лбу.
– Я хотел сказать: «Девиз твоей смерти».
Харри закрыл глаза. Ему хотелось одного – заснуть и, покачиваясь, поплыть по реке. На другой берег.
Ракель вздрогнула и открыла глаза.
Ей снился Харри. Они плыли в лодке.
В спальне царил полумрак. Ей только послышалось, или действительно что-то случилось?
Дождь успокаивающе барабанил по крыше. На всякий случай она проверила, включен ли мобильный телефон на ночном столике. Вдруг он позвонит?
Она снова закрыла глаза и поплыла дальше.
Харри уже не ощущал времени. Когда он открыл глаза, свет в пустой комнате будто бы падал по- другому. Харри не знал, секунда прошла или минута.
Постель была пуста. Вилли исчез.
Вернулись звуки воды. Дождь. Душ.
Харри, покачиваясь, поднялся и посмотрел на синий матрац. По спине пробежали мурашки. При свете настольной лампы он увидел под резиной контуры человеческого тела, очертания лица выпирали на поверхности, словно гипсовая маска.
Харри вышел из спальни. Дверь на террасу по-прежнему была распахнута. Он подошел к перилам и посмотрел во двор. Потом, оставляя мокрые следы на белых ступенях, спустился на нижний этаж. Открыл дверь в ванную. На фоне душевой перегородки вырисовывался женский силуэт. Харри дернул перегородку в сторону и увидел Тойю Харанг. Она стояла, вернее, висела, уронив голову на грудь. Шея была привязана черным чулком к душевой лейке, с длинных опущенных ресниц капала вода. Приоткрытый рот заполняла какая-то желтая масса, напоминающая застывшую пену. Ею же оказались забиты ноздри и маленькая дырочка в виске.
Он выключил воду в душе и вышел.
На лестнице никого не было.
Харри ступал осторожно, своего тела он почти не чувствовал, как будто оно превратилось в камень.
Бьярне Мёллер.
Нужно позвонить Бьярне Мёллеру.
Он вышел во внутренний двор. Накрапывал дождь, но Харри не чувствовал и его. Скоро он совсем окоченеет. Рама для сушки белья больше не скрипела, но он этого не замечал. Он искал на асфальте желтую пачку. Нашел, достал сигарету, попытался прикурить, но оказалось, что кончик сигареты намок. В пачку попала вода.
Позвонить Бьярне Мёллеру. Пусть приедут сюда, затем они с Мёллером отправятся в общежитие, запишут на пленку показания Свена Сивертсена против Тома Волера. Он услышит, как Мёллер отдаст приказ об аресте Волера, и со спокойным сердцем поедет домой. К Ракели.
Рама для сушки была у него за спиной.
Он выругался, разломил сигарету пополам и снова попытался прикурить. Что это он так нервничает? Ведь все уже закончилось. Все.
Он обернулся к раме для сушки белья.
Из двух пластиковых шнуров, на которых повесился Вилли, выдержал только один. Барли висел, вытянув руки по бокам, волосы прилипли к лицу, а взгляд был направлен вверх, словно в молитве. Харри вздрогнул от мысли, что зрелище это – на удивление красивое. Голое тело, задрапированное мокрой простыней, больше всего напоминало фигуру на носу галеона. Вилли сделал, что хотел, – потрясающий
