судьбу. Так случается, когда тебя предает любимый человек. Но каково всю жизнь провести в заточении, когда тебя осудили за то, чего ты не совершал? Найдется ли месть лучше, Харри?
Харри еще раз нащупал в кармане шпатель.
Вилли коротко рассмеялся. Следующая фраза явно была цитатой:
– Не отвечай, Харри, по тебе и так видно.
Харри закрыл глаза. Голос Вилли продолжал:
– Ты ничем от меня не отличаешься. Тобою тоже движет порок, а порок всегда стремится достичь…
– …дна.
– Да, нижней точки. Кажется, теперь твоя очередь, Харри. Что там у тебя за доказательства? Что-то, что может причинить мне беспокойство?
Харри открыл глаза:
– Сначала скажи мне, где она, Вилли.
Вилли тихо рассмеялся и приложил руку к сердцу:
– Она здесь.
– Бред, – отрезал Харри.
– Если Пигмалион мог полюбить Галатею, статую женщины, которую он никогда не видел, почему я не могу любить статую моей супруги?
– Я тебя не понимаю, Вилли.
– И не обязательно, Харри. Знаю, другим это понять сложно.
Он замолчал, и Харри мог слышать, как вода в душе продолжает лить с прежней силой. Как же он мог избавиться от трупа, чтобы никто этого не заметил?
В звуки льющийся воды снова вплелся шепот Вилли.
– Моя ошибка была в том, что я верил в возможность снова пробудить статую к жизни, а женщина, которая могла это сделать, не захотела понять, что иллюзия сильнее, чем то, что мы называем реальностью.
– О ком ты сейчас говоришь?
– О другой, живой Галатее, о новой Лисбет. Она испугалась и могла все испортить. Теперь я вижу: мой удел – жить со статуей. Но и это прекрасно.
Харри всей влажной кожей чувствовал какую-то неприятность.
– Ты когда-нибудь трогал статую, Харри? Это не передать словами. Кожа мертвого человека – не теплая, но и не совсем холодная.
Вилли погладил синий матрац.
Ощущение дискомфорта сковало Харри холодом. Словно ему сделали инъекцию ледяной воды. Когда он заговорил, слова давались ему с трудом.
– Тебе больше нечего сказать?
Вилли вытянулся в постели:
– Странные вопросы ты задаешь, Харри. Я закончил свою историю, а где твои доказательства?
Он протянул руку и взял что-то с ночного столика. Предмет сверкнул металлическим блеском, и Харри замер. Вилли поднял его выше. Наручные часы.
– Уже поздно, Харри. Думаю, визит пора заканчивать. Ничего, что она так и не появилась из душа до твоего ухода?
Харри продолжал сидеть.
– Найти преступника – только половина обещания, которое ты взял с меня, Вилли, – сказал он. – Другая половина – что я должен наказать его. Сурово. Мне кажется, ты просил от чистого сердца. Ведь где-то в глубине души ты жаждешь наказания, разве нет?
– Время Фрейда уже прошло, Харри. Как и твое, впрочем.
– Так тебе не хочется послушать доказательства?
Вилли с явным раздражением вздохнул:
– Если после этого ты уйдешь, прошу.
– Мне следовало обо всем догадаться, когда палец Лисбет с перстнем пришел по почте. Средний палец левой руки. Vena amoris. Преступник сообщил, чьей любви хотел бы добиться. Парадокс – но именно палец на тебя и указал.
– Указал?
– Вернее, экскременты, найденные под ногтем.
– С моей кровью. Ну да. Это старая новость, Харри, и я уже объяснял, что нам нравилось…
– Да-да. Когда мы это узнали, экскременты больше не исследовали. Все равно там не найдешь ничего интересного. Путь от ротовой полости до прямой кишки занимает от двенадцати до двадцати четырех часов, и за это время желудок и кишечник превращают еду в неопределенные биологические отходы. Даже под микроскопом сложно распознать, что человек ел. Но кое-что все-таки проходит через пищеварительный тракт целым и невредимым, а именно семена…
– Харри, можно сделать лекцию покороче?
– Мы нашли зернышко. Ничего особенного. Поэтому я только сегодня, уже узнав возможную личность преступника, попросил провести лабораторный анализ семечка. И знаешь, что выяснилось?
– Без понятия.
– Это цельное зерно фенхеля.
– И что?
– Я переговорил с шеф-поваром «Театрального кафе». Ты оказался прав, заявляя, что больше нигде в Норвегии не готовят хлеб с цельными фенхелевыми зернами. Как нельзя лучше подходит…
– …к сельди, – закончил Вилли. – Которую, как ты знаешь, я там заказываю. Ну и что?
– Ранее ты заявлял, что в ту среду, когда пропала Лисбет, ты, как обычно, позавтракал сельдью в «Театральном кафе». Утром, где-то между девятью и десятью. Удивительно, как семечко успело попасть из твоего желудка под ноготь Лисбет.
Он сделал паузу, чтобы убедиться, что Вилли усвоил эту порцию рассуждений.
– Ты сказал, что из квартиры Лисбет вышла около пяти, то есть примерно через восемь часов после твоего завтрака. Допустим, перед самым ее выходом вы занимались сексом. Но как бы эффективно ни работал твой кишечник, он не успел бы за восемь часов доставить фенхелевое зернышко в прямую кишку. Это физиологически невозможно.
Вилли слушал открыв рот. Харри заметил, как дернулось его лицо при слове «невозможно».
– Самое раннее, когда это зернышко могло там оказаться, – девять вечера. Стало быть, палец Лисбет побывал в тебе вечером, ночью или на следующий день – уже после того, как было заявлено об исчезновении. Понимаешь, о чем я, Вилли?
Тот смотрел на Харри. Вернее, в его направлении, поскольку взгляд был устремлен гораздо дальше.
– Это мы называем вещественным доказательством, – сказал Харри.
– Понимаю, – кивнул Вилли. – Конкретный и неопровержимый факт?
– Именно.
– Судье и присяжным такое, наверное, нравится? Даже лучше, чем признание, а, Харри?
Полицейский кивнул.
– Фарс, Харри. Я задумывал это как фарс, где актеры появляются и уходят через двери. Я позаботился о том, чтобы соседи видели, что мы сидим на террасе, перед тем как завести Лисбет в спальню. Там я достал пистолет из ящика с инструментами, и она, широко раскрыв глаза, – да-да, совсем как в фарсе! – посмотрела на ствол с глушителем.
Вилли вынул руку из-под одеяла. Харри увидел в ней пистолет. С черной шишкой, навинченной на дуло. Пистолет был направлен в его сторону.
– Присядь, Харри.
Харри сел на стул, чувствуя, как острый шпатель уткнулся ему в бок.
– Она не понимала самого комичного. Разумеется, тут должна была быть поэзия. Тут должен был быть половой акт, при котором я бы забил горячий свинец туда, куда обычно извергал семя. – Вилли встал с
