Мы сходили в гости к русским строителям-атомщикам. Они пытались установить русский реактор на станцию, которую здесь начали строить немецкие специалисты, но бросили, когда американцы наложили на Иран эмбарго. От Бушера мы двинулись вдоль Персидского залива на восток к крупному порту Бендер-Аббас, но и здесь не нашли судна, идущего в Индию. Встретили моряков-украинцев, работающих по контракту на иранских судах. От Бандар-Аббаса на остров Кешм есть регулярное пассажирское сообщение, но билет нам показался дорогим, и мы решили, что обойдёмся без его осмотра. Однако позднее мы побывали всё же на этом острове, перебравшись туда на лодке из маленького порта, расположенного в самом узком месте, где от этого берега до острова 3-5 км. Отсюда бегают на Кешм быстроходные моторки, вмещающие до 20 человек, в которых женщины и мужчины садятся отдельно. Цена за проезд в оба конца здесь не более доллара, а нас и вовсе перевезли бесплатно.
Остров Кешм довольно длинный; по нему мы проехали автостопом километров 200. Переночевав на пустынном берегу под вой шакалов, тем же путём отправились обратно. Остров мало чем отличается от материковой части, разве что сказывается влияние соседних Эмиратов, люди одеваются по-другому: мужчины ходят в белых одеждах, а на женщинах можно увидеть платки не только чёрные.
Чем более мы приближались к пакистанской границе, тем беднее выглядел здешний народ. Попадались резервации афганцев и пакистанцев. А на улицах городов – нищие, которых не встретишь в других частях Ирана. Женщины здесь носят накидки и платки всевозможных расцветок, но зато закрывают лицо маской, похожей на вороний клюв, причем, красного цвета.
Хотя наши надежды попасть в Индию водным путём становились всё слабее, мы всё же упорно двигались на восток вдоль Персидского залива, к послденему порту Чабахар. Местность становилась всё более безводной и безлюдной. Мы изнывали от сорокаградусной жары, особенно Валя в своём чёрном балахоне. Ночи здесь довольно прохладные из-за ветров, дующих с гор. Машины почему-то перестали останавливаться по нашим сигналам, и нам приходилось по вечерам долго идти до мерцающих огоньков какой-нибудь деревни, чтобы пополнить запасы воды. Однажды мы пришли окло 11 часов вечера в небольшую деревню и попросили разрешения поставить палатку на её территории. Однако нам предложили переночевать в помещении, которое оказалось деревенской мечетью. Это меня очень удивило, поскольку я знал, что иноверцев, а женщин особенно, в мечеть пускают неохотно. Однако этот исключительный случай ещё раз показал, насколько гостеприимны иранцы.
У читателя, возможно, возник вопрос: почему мы, изменив своим традициям, ходили ночевать к хозяевам, а не устраивались в палатке? Дело в том, что в пустынях водится много шакалов, их заунывный плач всю ночь мешает спать. Поэтому если есть поблизости деревня, то лучше ночевать в ней. Здесь, правда, тоже иногда полночную тишину нарушает истошный рёв шакалов. А в четыре утра со всех минаретов, на которых установлены мощные динамики, разносится призыв к утренней молитве.
Следующую ночь мы провели у пастушьего костра. Затем долго шли по дороге, и редкие машины опять не реагировали на наши жесты, хотя раньше автомобили тормозили возле нас, даже когда их об этом не просили. Наконец остановилась машина, перевозившая воду, и водитель обещал подвезти нас до поста полиции, хотя ему нужно было в другую сторону. Он объяснил, почему нам не удавалось остановить машину. Оказывается, по этим местам проходят наркотропы, и тем, кто пробирается из Пакистана, ничего не стоит ограбить первого встречного, их боится даже полиция. Когда мы сказали водителю, что ночевали в этих местах на улице, то он в ответ воскликнул: 'Аллах Акбар', что означает – Аллах велик, на всё воля Божья.
Мы поблагодарили водовоза, передавшего нас из рук в руки полицейским, которые подвезли нас до Чабахара. Здесь наши надежды перебраться в Индию по морю окончательно рухнули. Валентину особенно это огорчило. Но делать было нечего, и мы отправились в город Захедан, находящийся почти на тысячу километров севернее. Там можно было получить пакистанскую визу и перейти границу. Между тем срок, отведённый нам для пребывания в Иране, заканчивался. Поэтому мы отправились в Захедан не пешком, а на автобусе, благо, транспорт здесь дешёвый. Но автобус жёсткий, душный, пыльный, и если учесть, что в нём надо было ехать около суток, то автостопом, конечно, удобнее. Однако по Ирану более чем 500 км в сутки на попутках не проедешь.
Когда мы прибыли в Захедан, то получили через Интернет неприятное известие – Валина мама заболела и просила её приехать к Новому году домой. Как ни хотелось моей спутнице побывать в Индии, но она решила вернуться. Я посадил её на автобус, идущий в Тегеран, снабдил необходимыми инструкциями, и мы расстались. У обоих было тяжело на душе. Мне предстояло одному встречать опасности, не с кем теперь было поделиться впечатлениями. А Валентина прощалась со своей мечтой побывать в Шри-Ланке в этом году. Но ничего не поделаешь, человек предполагает, а Бог располагает.
Валентине с 30 долларами предстояло добраться от Тегерана до Белгорода, а мне с $4 в кармане – перейти границу в надежде, что в Пакистане мне удастся обналичить свою кредитную карточку. С Валей мы созвонились, как договаривались, 3 января, и я узнал, что благодаря добрым людям, она благополучно добралась к маме.
Последняя ночёвка в Иране была очень холодной. Захидан расположен на горном плато, и ночью здесь температура опустилась до 0 градусов. Палатку здесь ставить было нельзя – пограничная зона. Зачем лишний раз привлекать к себе внимание – опять начнут просматривать видеоплёнку, как это уже было со мною дважды. В общем, спал я на холодной земле, укрывшись палаткой. Было холодно и тоскливо.
Наутро 'международный' поезд 'Захедан-Кветта' перевёз меня через границу. Слово «международный» я неспроста взял в кавычки, оно чрезвычайно мало подходило к этому сараю на колёсах, медленно тянущемуся по кривым рельсам. В таком вот поезде я проехал 16 часов. За это время познакомился с пассажирами всех вагонов. Это были в основном 'челноки' из Пакистана. Они везли из Ирана ширпотреб, и было заметно, что живут они намного беднее своих соседей. В основном это были молодые парни и пожилые женщины. Еду они готовили тут же, в вагонах, поставив газовую горелку в проходе между деревянными лавками. Тут же курили кальяны, кстати, включая и женщин, чего я не встречал в Иране. Говорили в основном на языке урду, который в сравнении с фарси кажется отрывистым и грубым. Ко мне пассажиры присматривались с любопытством, угощали своей нехитрой едой, которая, однако, по сравнению с иранской казалась более разнообразной. С расспросами ко мне не приставали, вероятно, стесняясь своего английского, поэтому я сам задавал вопросы. Выяснилось, что они из города Кветта, и в основном являются выходцами из Афганистана. Ушли они оттуда из-за притеснения властей. Представители этой народности показались мне похожими на казахов.
За разговорами мы незаметно подъехали к станции Тафтан, являющейся переходным пунктом на границе. Приблизясь к границе, все попритихли, и с представителями властей разговаривали очень почтительно. На иранской стороне у всех проверили документы, на этом процедура досмотра и закончилась.
А вот на пакистанской границе осмотр затянулся часа на три. Пассажиров заставили вынести все свои вещи на перрон, что те беспрекословно и выполнили. Таможенники потребовали, чтобы все сумки были раскрыты, и это незамедлительно было сделано. Вскоре я понял причину такого поведения. На перроне разыгралась сцена, которую я хотел было заснять на камеру, но мне строжайше запретили это делать. У одного пожилого человека обнаружили вещи, по-видимому, запрещенные к перевозке через границу. В таком случае весь товар конфискуют. Тщетно владелец вещей умолял пожалеть именем Аллаха его и его
