Он что крепость стоит. Неприступна она Для упрямого вражьего норова… У бесстрашного есть Аввакума жена, Сирота из сельца из Григорова. 3 Вот бредет она в ряд с огнепальным попом, Опоясана лямкою конскою… Через двести годов этим самым путем Полетят Трубецкая с Волконскою. Только Марковне злей, непосильнее путь — В женском сердце что горечи копится! Не от лямки одной надрывается грудь, И насилу бредет протопопица. Горя долю свою выпьет полно она, До той ямы подземной, что в Мезени, Но тебя, протопоп, не оставит жена, Будь ты в лямке, в битье ли, в болезни ли. Не от лямки отстать, за супруга ли стать — Вот тоска, и забота привычная. Только сила не та, только ветер опять Опрокинул тебя, горемычная! И за годы невзгод раз лишь сердце зашлось, Что-то тут его сжать помешало ей, — Протопопу лишь раз от жены довелось Слышать робкую женскую жалобу. И сказала она в той трущобе без троп (Плач ресницы льдяные разламывал): «Долго ль муки сея будет нам, протопоп?» И в ответ он: «До смерти до самыя!» Не сурово сказал, со слезами сказал, Ибо ведал, что ноша та — крестная, И склонился поднять, и встречались глаза Их двоих в ту минуту чудесную. Всё жена поняла и сказала: «Добро! Побредем, знать, Петрович, не сетуя». Ах, как жжет, как горит протопопа перо, Повествуя из ямы про это вот. И впряглися опять, чтобы нарту волочь; Ночь утихла и, звездная, ярка вновь. Всё свое серебро сеет синяя ночь Тебе под ноги, милая Марковна! 4 Афанасий Пашков сед, велик, как морской Тот медведь, что на севере водится. А разгневается — так он в гневе такой, Что храни, упаси Богородица! Сын его Еремей (и того борода В серебре, но отцу — почитание) — Тот гораздо умен, не шумит никогда, Обо всем его думка заранее. И в Мунгальскую степь отправляет Пашков Еремея с задачей военною. Что-то сына там ждет? И на всё он готов, Чтоб проникнуть за даль сокровенную. Воевода шамана потребовал в стан, Сел, индейским раздувшимся кочетом, И, на бубне играв, тот проклятый шаман, Покрутившись, победу пророчит им. Рад-доволен Пашков, и стрельцам приказал Он к победе сбираться да строиться, Но из хлевины всё протопоп услыхал И, в обиде за русскую Троицу, Пред людьми он предстал, он крестом потрясал И кричал, что ничто не устроится:
