И вдруг — очей сияние, И, вздрогнув, слышит лес: «В последнем испытании Ты был, российский бес! Хоть ты и рода вражьего, Но Бога не гневил, А Он не отгораживал И бесов от любви; И Господа растрогало, Что ты, лесной божок, С рачительностью многою Лесную тварь берег. Слюбились вы и спелися, А это — Небу взнос!.. Постой, тебе от Велеса Я весточку принес; В венке из алых розочек, Прощенный навсегда, Пасет он райских козочек Чистейшие стада. А в камышах — не узницы! — Русалки… Говорун, Приставлен к райской кузнице Потопленный Перун; Вчера, гордясь обновою, Он в райской тишине Илье телегу новую Оковывал к весне. Последний ты… Отплавала Ладья твоя во зле: Не сам ли ты от дьявола Ушел в зеленой мгле? Господь всё это взвешивал, Решила Благодать Трущобе русской Лешего Как старца даровать». Угодник в топь сугробную Шагнул, исполнен сил, И ручкой преподобною Его перекрестил; И всплыл… уже колышется Чуть ниже облаков, И звон сладчайший слышится Из-под озерных льдов. 8 Звенят на елках льдиночки, Вся в музыке тропа; По той ползет тропиночке Старинная ступа; В подскок да с перевалкою, По горлище в снегу, — Иссохшую и жалкую Трясет она Ягу. Трясет, несет до города Великого, где встарь Боярам резал бороды Серьезный государь; Там сдаст ступу затейную В сияющий музей: На редкость ту музейную Желающий глазей. Сама же мымрой жалкою В слободке станет жить — Заделавшись гадалкою, Бабенкам ворожить; Потом на жизнь советскую Ягу ль переключить? Решится в книжку детскую Забраться и почить. А Леший всё аукает В густых березняках И тенью длиннорукою Проносится в кустах; Еще сивей и гривистей, Могучее еще: Никак его не вывести, Зане он окрещен!
