один флаер со сложенными крыльями. В одном из секторов, сложив ноги и щупальца, мирно дремали «пауки», их было несколько десятков.
Пока я разглядывала все это, поверхность купола вдруг стала голубой.
— Думаю, так будет лучше, — улыбнулся Раджив. — Больше похоже на небо. Только не забывай, что на самом деле этот небесный свод очень даже твердый. И пол тоже, не говоря уж об этих ящиках. Так что постарайся не падать, хоть тут и пониженная сила тяжести. Не залетай высоко, пока не будешь абсолютно в себе уверена. Учти, у тебя устойчивость и управляемость хуже, чем у флаера, и хуже, чем у других живых существ. У птиц — хвостовые перья, у вйофнов — на ногах длинные пальцы с перепонками, а у тебя — только башмаки, ими не очень-то порулишь.
— Ладно. — Я сделала несколько шагов в сторону центра и обернулась. — Я, пожалуй, начну?
— Думаю, тебе будет легче с разбега, — посоветовал пилот. — Крупные птицы всегда так делают. У тебя все-таки нет мощности флаера, чтобы взлетать с места.
Я выбрала траекторию, на которой не было препятствий почти до самой противоположной стены, и побежала. Точнее, помчалась огромными прыжками — даже без крыльев бег в условиях низкой тяжести представляет собой нечто незабываемое. Но я размахивала крыльями все быстрее, инстинктивно наклоняясь вперед, прыжки становились все длиннее, и уже на пятом или шестом я просто не опустилась на пол.
Сколько раз это снилось мне! Сколько раз я легко и непринужденно отрывалась от земли и скользила над ней, набирая высоту, и захлебывалась от счастья на волнах теплого ветра, а потом проклинала себя и весь мир за то, что проснулась… Но теперь, теперь это было взаправду!
Ву-ух, ву-ух, ву-ух — рассекали воздух крылья. Это было все же не совсем как во сне, там я не чувствовала усилий, а здесь в каждом взмахе словно опиралась на воздух, приятно обтекающий кожу. Пол уходил все ниже, и мне вдруг вспомнилось предупреждение Раджива. Я замедлила взмахи и начала плавно снижаться, затем, едва не коснувшись пола одной ногой, снова замахала быстрее.
— Эйольта, стена! — предостерегающе крикнул Раджив.
Действительно, все это время я смотрела вниз, а надо было взглянуть и вперед! Стена была уже близко, и я, как на флаере, дала крен на правое крыло, входя в разворот. Однако на машине с неподвижными крыльями и независимой от них тягой делать это было проще! Меня резко качнуло вправо, и одновременно я клюнула носом вниз, теряя высоту.
Я быстро и широко махнула правым крылом — теперь мою голову мотнуло влево и вверх, и я увидела стену уже прямо перед собой, одновременно чувствуя, что теряю скорость и опору на воздух. Яростный взмах обоими крыльями позволил мне все же увернуться от столкновения, но теперь я заваливалась набок головой вниз. Выгнув правое крыло, я все-таки сумела выровнять крен, но болтанка по тангажу усиливалась с каждым взмахом. Да, Раджив был прав — тяжело летать без горизонтального стабилизатора! Я попыталась отвести крылья назад, как делала во время прыжка с обрыва, пол рванулся навстречу, я в отчаянии забила крыльями, меня перекувырнуло, и я еле успела выставить руки, принимая валящийся на голову пол.
— Цела? — Раджив бежал ко мне через весь зал.
Я села на полу, складывая ушибленные крылья и обалдело тряся головой.
— Ничего, — сказала я подбежавшему пилоту, потирая онемевший локоть. — Мои первые попытки ездить верхом кончались так же.
И я, конечно, продолжила, как продолжила и тогда. Эх, Йарре…
Разумеется, недостатки моей «конструкции» накладывали некоторые непреодолимые ограничения, мне нечего было и мечтать о фигурах сложного пилотажа, впрочем, большинство их не под силу и обычным летающим существам, да и простые маневры приходилось выполнять с большой осторожностью. Отчасти, впрочем, мне удалось это компенсировать за счет гибкости как самих крыльев, так и тела в целом — нужно было лишь научиться этим пользоваться. Ходить — и то надо учиться, а не то что летать!
Мои крылья уже ныли от усталости, на лбу красовалась шишка, не говоря о синяках, скрытых под одеждой, да и Раджив, несмотря на пониженную потребность людей во сне, уже позевывал, сидя на ящике. И все же я не успокоилась, пока не сделала уверенных три круга под самым потолком. Ни по высоте, ни по скорости, ни по легкости и надежности это не могло сравниться с флаером. Но зато я летала сама, на собственных крыльях! Мечта всей моей жизни!
Я низко скользнула над полом, опустила ноги и пробежала по инерции несколько шагов.
— Ну как? — гордо спросила я, останавливаясь перед Радживом.
— Замечательно, — заверил он меня. — Я же говорил — ты прирожденный летчик.
— Жалко, другие этого не видели. — Я отерла пот со лба и поболтала расстегнутой рубашкой. Обмахиваться крыльями уже не было сил.
— Можешь не беспокоиться — все записано во всех подробностях, снаружи и изнутри, — улыбнулся человек. — Нанозонды тоже постарались.
— Что?
— Ну, не думала же ты, что доктор Ли упустит такую возможность — исследовать, как учится летать крупное млекопитающее! Тем более не способное к полету в нормальных условиях. Это же уникальный материал!
— Так, значит, мне разрешили это только потому, что вам было интересно посмотреть, как работают в полете мои мышцы и органы? — произнесла я потрясенно.
— И это тоже, — подтвердил Раджив без тени смущения. — А что не так? Ты воплотила свою мечту и в то же время послужила науке. Кому от этого плохо?
— Да в общем-то никому, — признала я, — но можно было сначала спросить моего согласия. Я бы, положим, его дала, но надо было спросить!
— Тогда бы ты волновалась, зная, что каждый твой жест записывается, и это бы тебе здорово мешало.
— Что ж, логично, — согласилась я. — И все же, выходит, слова об уважении ко мне — это было только, чтобы я не волновалась? Как сладкий корень, который ветеринар дает пожевать тайулу…
— Вовсе нет, — решительно возразил Раджив. — Мы действительно тебя уважаем, уж я-то точно. Но откуда следует, что того, кого уважаешь, нельзя использовать? В этом нет ничего унизительного. Мы используем тебя, ты используешь нас — это и есть взаимовыгодное сотрудничество.
Подумав, я пришла к выводу, что он прав. Да и как я могла осуждать их за то, что они тайком записывали мой полет, если перед этим сама тайком пробралась в их ракету?
На следующий день я снова ходила летать под куполом и на следующий тоже. Я старалась использовать каждую минуту, понимая, что другой возможности может не представиться уже никогда; но, даже если бы я и решила посвятить эти дни чему-то другому, возможностей для этого было немного. Я была связана обещанием, данным Джорджу, и не могла передвигаться по базе иначе как в сопровождении кого- то из людей. Среди пришельцев находились желающие со мной поболтать, но в основном они расспрашивали о моих приключениях, а сами избегали рассказывать о базе и космических полетах. Видимо, в непосредственной близости от начальства у них обострилось желание соблюдать инструкции, говорившие о «недопустимости какого-либо экспорта высоких технологий низшим культурам». Полноценной экскурсии по базе я так ни от кого и не добилась, даже от Раджива. Не иначе, люди опасались, что я могу прихватить на память какое-нибудь высокотехнологичное устройство, тем более что многие из их устройств, кажется, были совсем крошечными. Не скажу, что такая мысль совсем ни разу у меня не мелькнула (хотя это не значит, что я собиралась на самом деле нарушить слово!), но все равно было обидно. А еще хуже, чем обида, жгло неутоленное любопытство.
И с каждым днем я все яснее понимала, что не хочу возвращаться. Я, пилотировавшая флаер, летавшая на собственных крыльях, побывавшая на луне, почувствовавшая на личном опыте, что такое одна пятая земной тяжести и пятикратная перегрузка, видевшая многоногих роботов и живые картины на стенах, спавшая на кровати, по сравнению с которой ложе ранайских королей — просто грубый топчан, узнавшая, что такое эволюционная теория, световой год, полимер, нанозоль и много чего еще, а главное, способная узнать и увидеть в тысячи раз больше, если бы пришельцы приняли меня как свою, должна вернуться вниз и провести всю оставшуюся жизнь в убогом городишке, задыхающемся в тесном кольце обомшелой крепостной стены, с его узкими улочками в тйорлином навозе и смрадом сточных канав, с его сырыми
