Куница не преминул заметить:
– Старики лепят куличики и катаются на карусели...
– Скорее всего, здесь играют дети из соседних домов.
Шульгин подошел к свежеокрашенной двери и постучал. Спустя минуту, когда он приготовился постучать рукояткой пистолета, дверь открылась – и перед ночными гостями предстал заспанный сторож лет сорока пяти. Шульгин взвел курок «макарова» и ткнул стволом пистолета в щеку охранника.
– Пикнешь – я тебя убью.
Взяв его за ворот рубашки, Шульц вошел внутрь помещения, за ними последовал Куница.
– В какой комнате живет Шестков? Отвечай, урод.
– В двадцать четвертой, – с запинкой ответил сторож. – Второй этаж.
Куница, не говоря ни слова, взбежал по лестнице и скрылся за поворотом.
– Кроме тебя в общаге есть служивые?
– Никого, только я.
Шульгин цокнул языком и качнул головой.
– Неправильный ответ. Ты же отвечаешь за безопасность жильцов пансионата. Надо говорить уверенным голосом: «Кроме меня есть еще пять-шесть вооруженных человек, и они сейчас на взводе». В следующий раз так и говори.
– Ладно, – сторож попытался улыбнуться. У него ничего не получилось, и он облизнул пересохшие губы.
– Покажи, где твоя сторожка.
– Отдельная комната в конце коридора.
– Иди вперед.
Едва сторож повернулся спиной к Шульцу, тот с коротким размахом ударил его рукояткой пистолета. Удар пришелся в затылочную кость, и сторож упал как подкошенный.
Куница тем временем осторожно входил в комнату номер двадцать четыре. И дернул головой от резкого запаха в помещении. Пахло грязными ногами, несвежим дыханием, протухшей ставридой в собственном соку. Он не потратил ни одного лишнего мгновения. Одну за другой вынул из сумки пластиковые бутылки с бензином и выставил их на полу. Открутив с них крышки, он щелкнул зажигалкой и ногой толкнул сначала одну, потом вторую бутылку. Выйдя за дверь, он поднес зажигалку к ручейку, побежавшему следом за ним. И не стал закрывать дверь, чтобы не перекрывать к огню доступ воздуха, а заодно избегая резкого хлопка взрыва, вышибающего дверь. Бензин горел ровно и мощно, сжигая постели, матрасы и тех, кто спал на них.
Оставшиеся две бутылки Куница оставил для первого этажа. Он поджег одежду сторожа и катнул открытые емкости в его сторону. Когда приятели выходили из здания, озарились окна на первом этаже. А на втором пожар набирал силу.
– Дурацкая работа, – повторился Куницын, занимая прежнее место в джипе.
– Кто-то же должен ее делать, – ответил Шульгин.
На выезде из города его «Мерседес» остановили на дорожном посту. Водитель остался в машине, терпеливо поджидая двух лейтенантов ДПС, вооруженных «калашниковыми». Опустив стекло, Шульгин показал удостоверение сотрудника Государственного таможенного комитета. Лейтенант вгляделся в лицо Шульгина и сверил его с изображением на фото. Совпал даже высокомерный взгляд. Он отдал честь:
– Можете ехать.
35
Андрей сидел напротив Ирины Львовны и не знал, куда девать свои руки. С глазами у него было все в порядке – подслеповатая старушка не заметит их выражения. Он начал рассказ с самого начала – с вешалки, которой он протаранил своего шефа и заехал ему по голове, со строчки в письме: «Что ты знаешь о своей матери?» Поезд перенес его и единственную слушательницу в Самару, моторка доставила их на остров-полигон. В пятнадцатиминутный отрезок времени уместился целый месяц тренировок и возвращение домой.
– Он при мне застрелил человека, который помог нам перевезти оружие. Я вижу, что вам неприятно слушать про убийства, но от этой темы не уйти. У этого человека не все дома, коли он решился на убийство начальника таможенной службы. Я начал разбирать его документы и там наткнулся на конверт. Вот он, – Андрей положил на стол конверт из досье Сергея Тараненко. – В нем вырезка из газеты, датированной 7 ноября 1984 года. В ней говорится о Мишустине Валентине Сергеевиче, жертвами которого стали Ольга и Виктор Шифрины. Жаль, что вы не сможете прочитать статью и посмотреть снимки. – Андрей запнулся. – Простите.
Ирина Львовна сидела прямо, не шелохнувшись, и на замечание гостя не прореагировала. Он разбил ее последнюю надежду: голос человека, который представился Валентином Мишустиным, показался ей знакомым. А когда он ушел, она была готова поверить, что слышала голос Виктора. И она ждала его все эти дни.
Андрей не сказал ничего о предпринятых им шагах, однако Ирина Львовна вынудила его ответить, спросив:
– Где этот человек сейчас?
– Он в надежных руках. Уверен в одном: его не спасет даже сам господь бог.
– Хотите чаю? Может быть, кофе? – предложила Ирина Львовна. – Не стесняйтесь. На кухне найдете все, что нужно для того, чтобы сварить кофе, заварить чай. Загляните в холодильник. Там есть ветчина, салаты из магазина.
Андрей принял бы предложение остаться в этом доме на ночь. Ему снова некуда было идти. Люди Гетмана по-прежнему искали его. В квартире Счастливчика он не хотел остаться из принципа. Хотя тот же Счастливчик мог проинструктировать его на этот счет: «Принципы нужно запихивать поглубже в задницу».
На кухне он первым делом заглянул в холодильник в надежде найти банку пива. Нашел початую бутылку немецкого «Рислинга». Налил вино в стакан и выпил.
Ему не хотелось возиться с кофе или чаем. И вообще он на кухне оказался по другой причине: Ирина Львовна хотела остаться одна. Однако она не выпроводила гостя. Не она, но что-то, несомненно, удерживало Андрея в этом доме. Может быть, память о матери? Она ни разу здесь не была, но здесь ее часто вспоминали.
– Да пошел ты, мразь! – тихо выругался Андрей.
Он часто представлял себе набережную с ажурным парапетом, двух людей, один из которых отошел к ограждению. И тут появляется он. И еще раз доказывает, что создан для стрельбы. Всего две пули решают исход дела. И каждый раз воображая эту сцену, Андрей не мог избавиться от лент полицейского кордона, опоясавших место преступления. Будто его мать и Виктор Инсаров поднырнули под них и оказались в ринге, где их ждал последний и самый короткий бой.
Бойня.
Впервые в жизни Андрею захотелось напиться до беспамятства, уснуть и проснуться обновленным, ничего не зная о последних днях. А как же память о матери?.. Он много узнал о ней и уже не считал ее сумасшедшей, как раньше. Она погибла, и он знал, как это случилось. Виктор Инсаров не смог отвести угрозу – его противник был сильнее и настоящим киллером проявил себя в далеком 1984 году...
Андрей выпил еще вина. Несколько раз повторил: «Мне некуда идти. Мне действительно некуда идти». В нем было больше упрямства, нежели решительности, и он сказал себе: «Ну, что-то уже есть... Только бы старуха снова не увидела во мне внука». Он осекся – во второй раз за этот вечер: «Сбиваюсь на Счастливчика. Интересно, его уже грохнули или он высказался в пользу варианта „помучиться“?»
– Ирина Львовна, – начал Андрей издалека, – я так и не решил одну проблему – не жилищную, разумеется. Но сегодня и завтра, может быть, даже послезавтра мне негде будет ночевать.
Был бы здесь Счастливчик, он бы сказал: «Старуха не стала корчить из себя дипломата: мол, я сама хотела предложить вам остаться на ночь, но вы меня опередили». Она просто сказала:
– Рита покажет тебе комнату Виктора.
