На один выстрел больше

руль.

– Я покажу тебе эту землю. Но за руль сяду сам.

...Муслим знал о крайностях многих мусульман: они либо откровенно перебирают в проявлении любви и дружбы по отношению к неверным и перестают считать таковыми христиан и даже иудеев, либо злоупотребляют в проявлении вражды к неверным и тем же иудеям и начинают считать любые взаимоотношения с ними нарушением принципа «непричастности». Муслим читал об этом в книге шейха Салиха. Но одно дело прочитать, а другое – обратиться к «наследникам пророка», к коим и относился шейх, за разъяснениями. Впрочем, вот сейчас, в эту минуту Муслим не принял бы никаких разъяснений – они омрачили бы его настроение. Не все чувства нуждаются в толковании. Если такая нужда будет возникать по каждому поводу, то одних ученых мужей будет маловато; расплодятся психологи, этот бич Америки, и во что тогда превратится великая религия?

Мусульманин твердо верил в то, что Аллах ведет его по прямому пути, и никто и ничто не смогут ввести его в заблуждение. Но как же быть со словами Аллаха: «Верующие не должны брать неверных своими друзьями вместо верующих»? Вместо! Вот оно, объяснение! Сантос занял свободное место и никого с него не вытеснял (он, можно сказать, завоевал его сердце во время переписки). Впрочем, высказывание Аллаха имело продолжение: «Верующие не должны брать неверных своими друзьями вместо верующих... за исключением тех случаев, когда вы опасаетесь их». То есть можно и нужно предлагать дружбу тем, кого ты боишься. Но нет, в случае с Сантосом об опаске речь не шла. Муслим мог осадить своего гостя: «Ты работаешь на меня. Как остальные неверные. Как и мой личный врач».

Муслим закрыл эту тему, потому что была она сложной, спорной, болезненной, а ключ забросил... ну, пусть будет в океан.

На первом курсе университета он отчаянно и, как ему показалось, безнадежно влюбился в однокурсницу, и это открыло в нем способности к стихотворчеству. Он сочинил свой первый, немножко корявый, немного бессмысленный, но полный искренности стих: «Ах, если б смог, закрыл бы ночь я на замок, а ключ забросил в океан, чтоб не попасться на обман. Ах, если б смел, я б лунный свет на завтрак ел, но и оставил бы чуть-чуть, чтоб в лунном свете отдохнуть». Эта более или менее вменяемая часть стиха была обрамлена глупостью вроде «ты и я, больше никого вокруг, ветер снова стих, мы любуемся луной». Потом Муслим сочинил еще несколько стихов, но, как и первое, хранил их ото всех в секрете.

Он сел на водительское кресло вместительного бронированного «Хаммера», и когда гость уселся на пассажирское, тронул джип с места.

– Тебя, наверное, в первую очередь заинтересует наш порт.

– Меня заинтересует все. Мне здесь жить, Муслим.

– Ах, да, я и забыл...

И все же взял направление на залив, название которого было очень простым: Пиратская бухта или просто Бухта.

Муслим отчетливо, как будто это было вчера, вспомнил себя на месте Сантоса. А на его месте сидел Грек...

Он озвучил свои мысли, обращаясь к Сантосу:

– Когда я со своим отрядом высадился на этот берег, был уверен, что пираты уйдут отсюда. Тогда уйти пришлось бы и мне.

Муслим пошел по пути лидера движения «Хизб аль-Ислам», который годом раньше со своими боевиками напал на сомалийский Харадер; этот портовый городишко только считался пиратской столицей. И сдался без единого выстрела на милость врага. Во всем мире то, что произошло там, называется рэкетом. Исламисты отправили к пиратам «переговорщиков с целью поделиться доходами от пиратского промысла». Получив отказ, боевики перешли к решительным действиям: въехали в город на бронированных пикапах. В общем, Карфаген пал... В этой связи представитель «Хизб аль-Ислам» дал местным СМИ интервью. В нем он отметил, что «группировка в ближайшем будущем планирует захватить другие города в округе». Что касается пиратов, они скрылись в городке Хобьо – это одна из пиратских баз в Сомали.

О размахе Муслима ходили слухи. Одно сообщение в средствах массовой информации опровергало другое: то у него под контролем целая армада кораблей, то – всего два. И это играло на руку Муслиму. Он жил в той части мусульманского мира, где ты либо ноль, либо единица. И в свете этих слухов о нем он мог представить себя либо нолем (уйти от ответственности), либо единицей (взять ответственность на себя).

Беседовал ли он на эту тему с Лидиниллой, задался вопросом Сергей. И мысленно представил диалог между «братьями». Муслим: «Твои взгляды носят все более ультралевый оттенок». Лидинилла: «А тебя все больше заносит вправо». Впрочем, что такое ультраправый или ультралевый экстремизм? Экстремизм есть крайние взгляды и меры. Это политики придумали ультраярлыки и до предела еще не дошли.

По большей части, Муслим скрывался на Острове, и эта мера была вынужденной. Этот клочок суши в безбрежном море мало чем отличался от «пещеры» Усамы бен Ладена. Экстремальных группировок на свете развелось столько, что буквально образовался затор. Иная группировка считает себя состоявшейся и успешной даже после совершения одного-единственного теракта, в результате которого один человека ранен и еще один погиб, причем погибший – сам террорист-смертник.

– Так вот, – продолжал Муслим, – на этом Острове мне пришлось иметь дело с местными жителями. Их наберется не больше трех сотен, но они миролюбивы, и мне порой кажется, что на Острове их не больше двух десятков.

– Чем они живут?

– Одни перебиваются рыбной ловлей, другие заготавливают сабур – это сушеный сок алоэ. Считается, что на нашем Острове он другого качества. Когда здесь появились пираты, появился и первый бар. Они ограбили судно с электроникой, установили спутниковую связь. С той поры в баре и в некоторых жилых домах появилось телевидение. Лично у меня двусторонний спутниковый Интернет: 2-ваттный приемопередатчик, модем, приемопередающая антенна.

– Впечатляет, – сказал Говоров тоном «ух ты».

– Но главное, – вернулся к теме Муслим, – здесь мне пришлось иметь дело с наемниками, которые промышляли случайными операциями. Каждый из них в свое время потерял своего хозяина, а потом жил в поисках нового. Грек выслушал меня и сказал, что ему нужно обсудить условия со своими людьми. Результат этих переговоров: половина пиратов – это около сорока человек – погрузилась на один из двух материнских кораблей и уплыла с Острова. Дальнейшая их судьба мне неизвестна. Другой половине деваться было некуда. Почти все в розыске, руки по локоть в крови... От поножовщины погибло еще несколько человек.

– На Остров надо было на чем-то приплыть.

– Так и есть. Я со своим отрядом приплыл вон на том баркасе. – Муслим оторвал одну руку от баранки и указал направление.

«Хаммер» к этому времени выехал из-за дюны, которая и скрывала вид на Бухту. Если бы не одно «но», не один ключевой момент, Бухту можно было бы назвать мышеловкой. По форме она походила на бутылку, а собственно вход в Бухту – на бутылочное горлышко. Перекрыв его извне, можно было блокировать выход в море любому судну.

Эта ключевая деталь называлась лиманом. Он соединял Бухту с морем и был судоходен даже в часы отлива. Его фарватер не был секретом для обитателей этого скалистого Острова. Возможно, о нем знали и на материке. Как бы то ни было, он увеличивал шансы обитателей Острова, случись его блокада. Лиман был извилист, и погоня по его водам для противника, не имеющего промеров глубин, шансов не давала.

Муслим остановил машину и вышел первым.

Баркас, на котором его дерзкая исламистская группировка высадилась на этот берег, стоял на якоре – точнее, на приколе – в двух десятках метров от берега. На это судно Сергей обратил внимание еще вчера, когда пираты доставили его на Остров. Сегодня он решил осмотреть его более детально, и если подтвердятся его догадки, он сможет существенно повлиять на расклад сил в пиратском отряде, а также внести «новшество» в технику абордажа.

Что касалось материнского корабля, то он пробкой торчал в бутылочном горле. При внутренней ширине десять и высоте четыре с половиной метра, в длину он не превышал тридцати пяти метров.