уронил голову на руль, и его потянуло вправо. В самую пропасть. Ни кресло, переведенное Евсиковым в положение лежа, ни сам старший лейтенант не помешали ему завалиться на бок. Ему как будто отрубили голову. Она упала в корзину, а руки искали опору...
Неуправляемая патрульная машина поехала по кругу, пока не врезалась в фонарный столб. Виктор догнал ее и через брешь в заднем окне отстрелял по второму противнику. У Евсикова не осталось ни времени, ни пространства для маневра. Его ноги были придавлены телом партнера, и он дергался в тщетных попытках освободиться от свинцовой тяжести в ногах. Это она убивала его сейчас, потому что была его последним ощущением. Первые две пули снова попали в голову Денисова, а другие вспороли живот, простучали по «броне» Евсикова, прошили его шею и голову.
Скобликов, стреляя, опускал оружие, «против хода». «Бизон» лязгнул затвором. Виктор развернулся и сделал первый шаг по направлению к церкви. Не останавливаясь, освободил пистолет-пулемет от выработанного шнека. Левой рукой откинул клапан ранца и достал полный шнек. Пара секунд – он встал на место. Скобликов передернул затвор.
Водитель лимузина не решился завести двигатель: он стал свидетелем неудачной попытки двух патрульных сделать то же самое. Те были вооружены боевыми автоматами, а у него только перцовый баллончик в бардачке. У них была простая «шестерка», а у него – вальяжная машина высшего класса. Он повторил движение Денисова, повалившись на сиденье пассажира. Он походил на страуса, спрятавшего голову в песок.
Скобликов подошел к лимузину вплотную и резко распахнул дверцу со стороны пассажира. Поймав безумный взгляд человека лет сорока, приставил к его голове ствол «бизона» и выстрелил. Быстро закрыл дверцу, как будто бросил туда гранату с удушающим газом.
Тяжелые церковные двери были плотно закрыты, как будто олицетворяли таинство обрядов и главный из них – раскрытие грехов священнику, дабы получить от него прощение именем Иисуса Христа.
Вики почудилось, что за церковными стенами завели гусеничный трактор; прогромыхав две-три секунды, он заглох. Потом тишину снова разорвали эти резкие звуки; попытка завести трактор снова повторилась.
Вики и Роберт переглянулись. У Роберта был такой взгляд, будто гусеница трактора проехала по его ногам.
Этот звук не миновал и ушей Джил, и священника. Только шафер, озабоченный тем, что не смог поддержать настроение хотя бы баночкой любимого им джин-тоника, не отреагировал на трескотню за окном. Он сможет насладиться спиртным напитком лишь в городе, когда поставит машину на парковку.
До этой минуты он все еще сомневался в надежности Скобликова; ставя на его место себя, он находил множество причин, чтобы ретироваться.
Гартман побледнел с новой силой и простонал сквозь стиснутые зубы: «Боже мой...» В голове прозвучал голос Виктора: «Позвонишь мне, если что-то пойдет не по плану. Например, число приглашенных на церемонию увеличится на три или четыре человека». Далее он сделал упор на свою меткость... Как передать почти что незнакомому человеку, который уничтожил в себе чувства, убив первого своего человека, страх, сковавший все тело, затуманивший разум? Когда патрульные остановили кортеж для того, чтобы возглавить его, у Роберта сердце ушло в пятки: он подумал, что это арест. На глазах у невесты и ее подруги, этой сволочи. Да, он был обязан предупредить партнера, но и его можно понять. В конце концов, Виктор – профессионал, его не остановят всего двое патрульных. Это они стреляли из автоматов. Виктор сказал, что у него бесшумное оружие. Вдруг его убили? Для Роберта его смерть стала бы избавлением. Сонни Новелла уберется в «свою-чужую» Италию и надолго, очень надолго забудет про своего женатого агента. Но мертв ли Скобликов? Патрульным стоило бы побеспокоиться о контрольном выстреле в голову.
Озабоченная его видом, Вики спросила:
– Что с тобой?
Роберт ответил:
– Бонусные баллы покоя не дают.
Сонни Новелла посмотрел на часы. Ключевая фаза операции должна была начаться с минуты на минуту (Скобликов доложил о готовности, назвав место, где он находится: в двух с половиной километрах от городка). Сонни больше всего опасался повторного телефонного звонка и именно в эти минуты. Спустя час или полтора он будет торопить время и с нетерпением посматривать на экран мобильника, считать полосы качества связи и зарядки батареи («Я на месте. Все о’кей».)... Такое состояние для него было привычным. Сонни переживал за исход дела, которое со стопроцентной уверенностью он называл своим; сомнения с переживаниями свойственны не только слабым. Даже наоборот: когда переживает сильный человек, это здорово цепляет.
Сонни коротал время в конторе, которую в шутку называл «Американские скаты», вкладывая в это названием двойной, а то и тройной смысл: это и наклонная поверхность («Мы поможем вам скатиться до самого низа»), и колесо («Автомобиль вдребезги, а на наших покрышках ни одной царапины»), и морская хищница с острым хвостом, рекламного слогана для которой Сонни еще не придумал.
Директор фирмы с именем и внешностью американского комика Луи Андерсона не скрывал своей озабоченности и в любую секунду был готов расторгнуть контракт о сотрудничестве с «фирмой Сонни», рискуя потерять бизнес здесь, в России. Сонни было откровенно плевать на бледный вид толстяка, на его подрагивающие от противоречивых чувств руки и губы. Отношения между директором «Ската» и Сонни Новеллой были примерно такими, как у карьерного дипломата и разведчика под прикрытием посольского работника. В общем и целом они работали на государство.
В этой части офиса, где чаще всего бывали деловые встречи (совещания всегда проходили в кабинете Андерсона), Сонни стоял в полутора метрах от окна и смотрел на улицу, заполненную его воображением, воспаленным документами о бездомных, преступниках, попрошайках, проститутках, место которым – в громадной газовой камере. Причем, подумал Сонни, они должны были чередоваться с теми, кто опустил их до этого уровня: чиновниками, силовиками, бандитами и прочими обиралами и мародерами. В его представлении они складывались в штабеля, как в немецких концлагерях: человек – бревно, человек – бревно... Но кто тогда зажжет очищающий огонь? И Сонни поднял глаза к небу.
Нарядно одетые, избалованные дети в его глазах превращались в грязных нищенок с затуманенным взглядом. Они множились на глазах. Над головой каждого – нимб, кликнув по которому можно было вызвать свойства: родился, не учился, текущий статус – бездомный наркоман. Взрослая особь – бездетный, безработный, бесперспективный живой труп.
В России по сей день не утихают споры по поводу смертной казни. В стране Сонни Новеллы преступников душили в газовой камере, жгли на электрическом стуле, усыпляли как бешеных собак. В России, твердо был уверен Сонни, давно назрела необходимость в массовой смертной казни. Даже сокращенно – МАСКА годилась для страны с глубокими традициями в плане массовых казней, поголовных репрессий, тотального истребления. «У тех, кто не помнит своей истории, нет будущего». Это была выжимка из крылатой фразы «Кто не помнит прошлого, тот обречен его повторить». Автора он, к сожалению, не помнил.
Сонни снова бросил взгляд на телефон, с трудом оторвавшись от созерцания улицы, наводненной его воображением. Пока нет звонка, все идет нормально. Штатный режим никто не отменял. Он улыбнулся.
Пацаны не могли оторвать взгляд от байкера еще и потому, что их охватил страх; как во сне, они боялись повернуться к монстру спиной, иначе – смерть. Они были дважды скованы, сначала – его эффектным появлением. Если это и называлось групповым инстинктом, который не позволил их стайке разделиться, то он спас их.
Взгляд Скобликова скользнул по ним, как по листьям деревьев, на которых они разместились, и сосредоточился на «Форде» Роберта. Он был пуст. Виктор шагнул ближе и через слегка тонированное стекло с модной шелкографией убедился, что ключа в замке зажигания нет.
«Оставить ключи в машине?» – «Разве ты будешь за рулем?» Ответ Роберта: «Нет. За рулем будет шафер». – «Ну так пусть ключи останутся у него. Чтобы потом не искать и не соединять провода напрямую».
И еще один диалог всплыл в голове Виктора, когда до церковных дверей оставалось всего семь или
