первой. И я, черт меня возьми, не рад этому. – Ларс покачал головой: – Я крепко попал под влияние ранее прожитого.
И снова что-то с лицом дежавю прошествовало перед его взором. И если раньше он тщетно пытался ухватиться за призрачные одежды и развернуть к себе лицом посланника из его первой жизни, то сейчас сумел сделать это. В мыслях он остановился в шаге от обвала, случившегося при переходе таджико- афганской границы. И когда нужно было сделать этот шаг, он остановился, поднял руку, приветствуя русского спецназовца…
В тот момент он не разобрался, почему русский не стал стрелять в него. Тогда он показался ему индейцем на страже своих рубежей. Он не хотел проливать кровь в горах и по-мальчишески свято верил в это. Так, а не иначе рассуждал Шеель, не думая о причине и следствии. Наверное, оттого, что сам свято верил в то, что сможет уйти от преследования.
Шеель шагнул в направлении заложников, и если бы Кепке не отскочил в сторону, командир снес бы его.
Прежде чем задать Скокову вопрос, Шеель с минуту сверлил его взглядом:
– Ваш скалолаз служил в Таджикистане? Речь идет о Курочкине.
Скоков напрягся изнутри, но сделал все, чтобы внутреннее напряжение не выперло наружу и не было замечено террористами. Он даже пожал плечами:
– Сергей не служил даже в Российской армии. А Таджикистан – другое государство. Раньше оно входило в состав…
– Я знаю – пятнадцати или шестнадцати союзных республик, – отрезал Шеель. – Тоже мне – откровение. Отвечайте на вопрос прямо, Скоков, и не пудрите мне мозги. Курочкин служил в армии?
– Он окончил институт.
– Вы не ответили на мой вопрос. Ну ладно. По какой специальности?
– Переводчик с английского и немецкого.
– Переводчик с английского и немецкого, – повторил Шеель не только слова, но и постарался скопировать интонацию руководителя российской экспедиции. – Это что-то значит? Слушаю вас.
– Высшее образование освободило его от воинской обязанности, – уверенно врал Скоков.
– Я вам почему-то не верю. Вы из кожи вон лезете, чтобы представить Курочкина студентом- спортсменом. Интересно, поверите ли вы мне. Настал ваш черед слушать меня. Но, в отличие от вас, врать я не намерен. В сентябре 1993 года я перешел афгано-таджикскую границу. На обратном пути мои самонадеянные проводники угодили в ловушку. Если бы не горно-полярная подготовка, не мой опыт боевых действий в горах, пограничники положили бы всю группу. Но я увел ее на плато, откуда, по уверению проводников, выход был только один. И его блокировали с одной стороны пограничники, с другой – мы. Но я нашел второй выход. И пока мы наводили мосты через камнепад, в район прибыла группа горных стрелков, подразделение, в котором проходил службу ваш скалолаз, герр Скоков. Одному участку с тридцатиметровой вертикалью я не уделил должного внимания. Моим просчетом и воспользовались егеря. Курочкин поднялся по скале, снял пулеметчика. Потом… Видно, устраивать обвалы – его коронный номер. Моих людей он похоронил под снегом, а моих проводников – под камнями. Что скажете, Александр Николаевич?
– Не знаю, что и сказать.
– Я знаю. Ваш Курочкин какой-то неугомонный. Кстати, на плече у него есть татуировка – «Одаренный от природы»? Я не прав? Молчите? Ваш офицер связи более разговорчив. Ну так что скажете, Паненок? – Шеель впился в него глазами.
Вадим знал о происхождении татуировки. Над плечом Сергея Курочкина поработал мастер тату. Надпись была сделана на фоне заснеженной вершины Джомолунгмы, затененной с юго-западного склона, что служило символом прохождения по нему в мае 1982 года советской экспедиции в составе одиннадцати человек. Не случайно столько же альпинистов насчитывала экспедиция Скокова.
– Да, у Сергея есть такая татуировка.
– И сделал он ее в армии, – попробовал угадать командир.
– Нет, – покачал головой Паненок. – В 1990 году на соревнованиях по альпинизму под Ордалью – это в Норвегии…
– Я знаю, где это. Дальше.
– Курочкин получил главный приз и произвел фурор, – продолжил Вадим. – Главный судья соревнований, новозеландец, похлопал его по плечу и сказал по-английски: «Natural of gifted». Что буквально означало «Одаренный от природы». Это был первый успех Сергея. В то время ему не исполнилось и девятнадцати.
– Спасибо за сотрудничество, – повторился командир.
Он оставил русских одних и созвал военный совет. Он сидел на рюкзаке, а Скокову казалось – на барабане.
– Господа, теперь мы знаем не только имя нашего врага, но и его военную специальность: егерь. В мире сотни воинских специальностей, нам же достался эксперт по ведению боевых действий в горах. Фатальное невезение.
– Ты сказал, его фамилия Курочкин? – спросил Кепке.
– Чья фамилия?.. А, ну да, конечно. Именно так я и сказал.
«Вот это встреча!» – не без восторга думал Шеель. Сейчас смерть Вестервалле и Майера показалась ему закономерной, спланированной, пусть даже не командиром.
– «Натюрбегабт» один, – продолжил капитан, переводя тату на немецкий. – Роль у него – догоняющего. Он при всем желании не сможет дышать нам в затылок. Между ним и нами всегда будет не меньше восьми часов. Бедный Лемке, – усмехнулся Ларс. – Пожалуй, он мог сказать, что здесь не Страна, а другая планета. Здесь свои законы гравитации. Здесь другая атмосфера. Здесь маленькие расстояния преодолеваются как большие. Здесь один шаг – как десять на Земле. Он один, – снова повторил Шеель, не замечая очевидного: он успокаивал себя. – У него нет в кармане отделения горных стрелков. У него нет никого, кто бы сменил его, пока он спит, отдыхает, принимает пищу. Он тащит на себе обязанности двух или трех человек и устает в два или три раза больше. У него нет никакой поддержки, даже моральной.
Шеель тронул шрам на щеке – отметина, сделанная ему русским спецназовцем. И услышал его фамилию.
– Курочкин создает нам неудобства, – сказал Кепке. – Кстати, его фамилия что-то означает?
Шеель постучал пальцем по колену:
– Курица. Но я все время слышу другое: стенолаз. Бойкая, ловкая птица. Лазает по скалам, удерживаясь на когтях. – Шеель посмотрел в сторону сошедшей лавины и прищурился, будто съедал огромное расстояние. – Гнездится эта сволочь в расщелинах скал и на отвесных обрывах.
– Да пошел ты! – вскипел Кепке. – Курочкин создает нам неудобства, вот о чем я сказал.
– Тонко подмечено, – усмехнулся командир. – Даже ты, Хорст, исподволь дал точное определение нашей проблеме. Курочкин – решаемая проблема. Согласен – он создает нам неудобства. Как против него играть, спрашиваешь ты? Никак. Он сам проиграет. У нас есть время. А пока мне нужно взвесить все «за» и «против», чтобы решить окончательно – идем мы дальше или нет. А он, – Шеель из-под ладони посмотрел на скалы, – пусть пока сидит там. Если я правильно понимаю его положение, сейчас он отдыхает на отвесном обрыве. Спит. Видит во сне ужасы, которые его ждут впереди.
– Нам придется выставлять на ночь караульных, – сказал Кепке, успокаиваясь.
– Вот это обязательно, – мелко покивал Шеель. – И сегодня ночью на посту будешь стоять ты.
«Напросился», – подумал Кепке. Но мысль об Алине слегка скрасила его помрачневшее настроение. Может быть, сегодня ночью что-нибудь получится?
И спросил:
– Выходит, Ларс, мы остаемся здесь еще на одну ночь? А чехи?
– Они тоже заночуют на прежнем месте – у меня точные сведения на сей счет.
– Понятно… А скажи, Ларс, если мы не будем подниматься дальше, то как же твоя гора?
Шеель с грустной улыбкой глядел на далекий и близкий пик Кангбахена.
– Я хоть посмотрел на нее, – негромко изрек он.
Кепке понимал своего командира: когда поднимаешься в горы, поневоле становишься философом. Но
