Коридор был освещен лампами, заключенными в металлические решетки; в их неярком свете бились сотни ночных насекомых. Сергей миновал северный проем (точно под ним находился Кашинский) и скрылся из виду.
Первой диверсанта обнаружила собака. Она бежала впереди часового и резко обернулась. Сергей предвидел такую реакцию и был готов к ней. Припав на колено, он с расстояния в пятнадцать метров произвел из «эмфибиен» два точных выстрела – в грудь и голову животному. Пес, изготовившись к прыжку и напружинив лапы, обмяк, попятился назад, издав короткий визг, и повалился на бок. Следующих два выстрела – в часового, который так и не успел обернуться.
Звуки выстрелов из самого, пожалуй, бесшумного оружия, за исключением стрел, не были услышаны даже чутким ухом Тритоныча, но неладное почуяла вторая собака. Именно почуяла смерть, поджав хвост и заскулив. Но вскоре над страхом взяла верх выучка, дрессировка. Собака рванула по коридору вслед за Перминовым.
Это был бесстрашный и умный пес, он ни разу не гавкнул, несясь по коридору.
Сергей поджидал собаку, стоя на колене. Она четко обозначилась в освещенном проеме и в мгновение ока миновала его. Но вот приостановила свой бег, покачиваясь из стороны в сторону, когда первая пуля попала ей в грудь. В то же место Сергей послал еще две и быстро поменял опустевший магазин.
Второй часовой сделал то, чего от него ожидала амфибийная группа: он, обеспокоенный поведением собаки, появился в освещенном проеме, который контролировал Кашинский. Тритон, держа этот участок под прицелом полуторакилограммового пистолета больше минуты, почувствовал в ослабевших руках дрожь – сказалась нелегкая работа по удержанию чертовых прутьев решетки. Плюс несвойственная закаленному бойцу торопливость. Он «зацелился», как говорят стрелки, и «попал» в цель раньше, чем поймал ее на мушку.
Короче, старый Тритон промазал. Не попал в охранника и со второго выстрела. Однако своими действиями «выбил» караульного из освещенной зоны, заодно – пару здоровенных кусков камня из стены. Что было плохо и хорошо одновременно. Плохо то, что караульный, скрывшись в коридоре, мог голосом или выстрелом из винтовки поднять на ноги весь гарнизон форта. Вот тогда двойке диверсантов придется на практике показывать, как вдвоем связывать боем целый гарнизон. А у них другая, более амбиционная задача – полностью уничтожить его.
Хорошо то, что караульный метнулся в западное крыло, куда уже ступил командир группы. Не снижая темпа, Сергей в прыжке ударил часового ногой в голову, и тот снова оказался в зоне видимости Тритона. Кашинский видел, как на охранника обрушилась облаченная в черное фигура. Видел короткий взмах руки, вооруженной боевым ножом, и видел окончание этого неравного поединка: Перминов, сжав горло противника, всадил клинок ему в сердце.
«Молодец, – вяло похвалил его Тритоныч, – тихо снял».
Они встретились у караульного помещения. Тритон тихо шепнул на ухо Сергею:
– Зацелился… Руки устали. А раньше такая центральность была…
«Все нормально», – ободряюще кивнул ему Перминов.
Они поднялись на гребень форта. Кашинский, повернув голову в сторону порта, заметил:
– Бог любит диверсантов.
Сергей понял его: ветер, набирая силу, задул со стороны Бендер-Солеймана. Так что ни взрывы, ни трескотня автоматов не долетят до берега. Разве что кто-то заметит мимолетную вспышку на гребне форта. Один шанс из тысячи. К тому же прожектора в порту делали хорошую подсветку на глаза. Это как из освещенной комнаты смотреть в ночь за окном. Сколько ни пялься, все равно ничего не увидишь.
Сергей сам убедился в этом, когда прошлой ночью пытался рассмотреть форт. Лишь в отдельные моменты он видел отблески прожекторов на Черепашьей скале. И снова в голову пришло сравнение, как и в ту роковую ночь: огни святого Эльма. Их появление считалось добрым знаком, но одиночный светящийся пучок предвещал морякам беду. И в душу вкралось суеверное опасение: скала бросала вверх именно одиночный пучок света…
Командир глянул на часы: до смены караула оставалось всего десять минут. И пока не до караульных. Когда в форте не осталось ни одного часового, исполняющего свои функции, нужно было срочно выводить из строя радиостанцию. И лишь одним путем: разрушением антенн, которые располагались по южному гребню форта и между двумя прогулочными коридорами. Этот небольшой пятачок был надежно опутан колючей проволокой и стальной лентой. Стричь этот ощетинившийся газон можно и час, и два.
– Как у тебя руки, Михалыч? – тихо спросил Сергей, глядя на неприступную изгородь.
Кашинский посмотрел на свои мозолистые ладони.
– Вроде отходят.
– А ноги?
– Ноги в порядке.
– Тогда беги вниз, – распорядился Перминов, – к подстанции, готовь ее к взрыву. Сверим часы. Ноль пятьдесят одна сорок.
За последний час это была вторая сверка.
– Точно, – отозвался Тритон, отмечая положение стрелок; часы у него чуть отставали. – С поправкой на двадцать секунд.
У диверсантов осталось всего по одному взрывному заряду – старого образца, в латунной оболочке и с массой взрывчатого вещества 300 граммов. Где Тритоныч откопал их, Сергей спрашивать не стал. Как не стал выяснять, по какой причине начбазы хранил взрывчатые вещества, подлежащие уничтожению, и оружие. Экономный старикан, вряд ли он предвидел, что они когда-нибудь пригодятся. Хотя как знать. Спроси он об этом у Кашинского, «баталер» мог ответить, не задумываясь: «С волками жить – по-волчьи выть». И, наверное, был бы прав.
Конечно, чувствовалось отсутствие современного вооружения, которым привыкла пользоваться «вторая волна» «гранитовцев», с ним было бы несравненно легче и спокойнее работать. Сейчас оба диверсанта – во всяком случае, Сергей Перминов – чувствовали себя в другой, «отсталой» эпохе, в 70–80-х годах прошлого века. Где Тритоныч был, несомненно, лидером и непревзойденным асом.
