все», «приходите еще», «здесь вам рады»…
Но он еще ничего не сделал, чтобы одаривать его словами благодарности.
Она подсознательно переписывала финал, чтобы девочка смогла сделать татуировку.
Сашу Попову разбудил грохот внизу. Она резко села в постели и минуту не могла пошевелиться. Провинциально подумала о ворах, потом о грабителях.
Прошло пять минут. Шум стих. Она встала с кровати и увидела в окно «БМВ». Подошла ближе, прячась за тюлем, покачала головой и конфузливо наморщилась: «Миранда…» Как же некстати. Ко времени было ее отсутствие, как бы странно это ни прозвучало.
Щеки секретарши залило румянцем. Только сейчас она сообразила, что шум внизу мог быть вызван внезапным, как в анекдоте, приездом жены Алексея Михайловича. Правда, в анекдотах чаще всего появляется муж.
Скандал…
Саша натянула на голое тело джинсы, кофточку, схватила сумочку. Куда бежать? Тяжело опустилась на кровать…
Перед глазами начала вставать ночная оргия, по-другому не назовешь. Господи, чего она только не творила в постели и рядом с ней, ублажая, любя и ненавидя Алексея Михайловича…
Сашу вторично подбросило с кровати. Крик разнесся со стороны кабинета банкира. Что, что там происходит?
Вышла в коридор. Сделала шаг, другой, потом побежала. Миновала лестницу и ворвалась в кабинет.
Волосы встали дыбом. Алексей Михайлович стоял на коленях и держал в руке нож. Вторая рука была зажата в сейфе. Ее удерживали лишь жалкие остатки кожи – вытянувшиеся, похожие на растерзанные пальцы резиновой перчатки.
Саша будто не замечала рядом еще одного человека, которого видела дважды: в машине, мчащейся в афинский аэропорт, и в приемной, где он в резких тонах говорил шефу о каких-то бульдогах, смотавшихся в те же Афины. Сергей Марковцев смотрел на Сашу, но их взгляды так и не пересеклись.
Почти то же самое происходило и с Матиасом. В своей любовнице он увидел надежду на спасение, заслонившую собою смерть.
– Помоги… – прохрипел Алексей, увидев Сашу. – Я не могу сам. – И крикнул, раздирая голосовые связки: – Быстрей, проститутка е…я!
В его горящих болью глазах плескалась ненависть – но не тушила, а подливала страданий, которые становились невыносимыми. Он смотрел на ее начальственный подбородок, замечал то, что ускользало от него ранее: ее холодные глаза казались насмешливыми. Круглые, притворные, они глумились над его нестерпимыми муками. Он любил ее ушами, глазами… но не сердцем, не рассудком. И она воспользовалась этим.
Она непристойно распласталась перед Груздевым, раскорячилась перед Адамским. Очень знакомые позы, стойки. Что это?.. А, это чувства. Те самые редкие и дорогие гости в душе Алексея. Последнее время их не имел только ленивый. Вначале кремлевский гаденыш, потом монах с его грубыми ботинками, олицетворявшими двоедушие.
Вот он! Стоит перед человеком, отбивающим поклоны до самой земли. Поставил на колени, отдавая должное; заставил поверить в соблазн и дал оружие против этого смертельного греха. Ненависть к нему притаились где-то рядом. Она покажется в полный рост, когда он исчезнет. А пока ее где-то в темном углу притормаживал животный страх перед наемником.
Именно поэтому и только сейчас пришел ответ на вопрос о перерождении Марковцева. Он не мог переродиться. Всю жизнь его качало на качелях: вверх – вера, вниз – безверие; в середине остановка, похожая на короткую смерть. Вот если бы кто-то другой придумал эту формулу, однако она родилась в голове Алексея и он не мог сесть на чужие качели.
– Сука! – снова выкрикнул Матиас, не в силах поднять нож, чиркнуть им по кровавым ошметкам и наконец-то высвободить руку. – С тебя все началось. Ты стала дырой моей безопасности. О, как я хочу задушить тебя!
Брызжа слюной, Матиас продолжал изрыгать проклятья. Они звучали то с пафосом, то с ненавистью. И снова не замечал очевидного: серые глаза девушки постепенно менялись. Из них навсегда исчезали сладкие отображения утреннего солнца, шаловливого ветерка, призрачного образа острова, приютившего любовников, где все были равны – и богатые, и бедные, где материальные ценности теряли смысл…
Сказка. По сюжету положено бы появиться циклопу. Он и появился – но вот только сейчас. Он словно вылез из денежного хранилища – но не весь: остались в железном чреве его жадные пальцы. Урод, чудовище, пожиратель душ.
«Ты пришлась ко двору…»
Шорты, майка на голое тело, торчащие возбужденные соски.
И сейчас они так же возбуждены. Налиты ненавистью, местью.
Саша приблизилась к Матиасу. И снова не заметила очевидного: Сергей Марковцев отступил на шаг, давая ей дорогу. Всего несколько мгновений назад она была готова рухнуть на пол. И вот все перевернулось. Она взяла нож, вслушиваясь в каждое слово банкира, в каждую нотку, впитывала их в себя и набиралась сил. Когда ее переполнило и она не могла более удерживать оскорбления и бесчестия, Саша отбросила нож в дальний угол кабинета и насмешливо сказала:
– Попробуй дотянуться.
Она улыбнулась и степенно вышла из кабинета банкира.
Марковцев проводил ее взглядом, и ему на миг показалось, что из кабинета вышла Миранда и это ее
