по квартире, влюбленные до дрожи в лапах, и периодически пускали зловонную струю на стены и мебель. Я раздумывала, не взять ли нам в мужья беспородного Ваську, когда мама не выдержала. Взяла Марго за шкирку, открыла дверь, выкинула «невесту» за порог, закрыла дверь. Надо сказать, что моя королева панически боялась переступить границы квартиры. Но мама отмахнулась от моих упреков, мол, бедная Маргушечка испугается. «Кошка — это только кошка», — сказала мама. Далее — как в книге. Марго отсутствовала два дня, я ужасно горевала без своей любимицы. Потом она пришла. О! Это было явление. Грязную, пьяную от любовных забав, Марго швыряло от стенки к стенке. Я ей — мисочку с мясным фаршем. Вслух Марго, конечно, ничего не сказала, но угадывалось легко: «Ах, оставьте! Я так устала, мне не до еды». Дрыхла она больше суток, только потом подкрепилась (заставила старый фарш на свежий поменять) и начала наводить марафет — вылизываться.
Когда пришло время рожать, Марго вцепилась мне в голову. Было шесть утра, спать бы еще и спать, учусь я во вторую смену. Но Марго требовала: гладь ее, утешай в роженических муках. Мне ужасно хотелось в туалет, но только я пыталась, с извинениями, отлучиться, как она вопила: «Р-р-р-мяау!» — Куда?? Мама говорила: «Оставь ее в покое. В природе акушерок нет». Мою ненаглядную? Ни за что. Мама пожала плечами, ушла на работу. Для меня, девятиклассницы, видеть роды, пусть и кошачьи, — это я вам доложу. Марго я держала за задние лапы, помогая вытолкнуть продолговатые шарики со странным содержимым. Она родила двух котят и… ушла. Как я ни уговаривала Марго заняться новорожденными, она и в ус не дула — в свои шикарные белые десятисантиметровые усы не дула. Школу я прогуляла. Понеслась на рынок покупать свежее молоко, пыталась кормить слепых беспомощных котят, похожих на крысят, таких же разноцветных, как мамаша, из пипетки. Не вышло. К вечеру котята умерли. А королева все вылизывалась, наводила блеск на свою прекрасную шерсть.
К Марго, по сути, до крайности избалованной кошке, все относились с почтением. Потому что я была склонна к сочинительству, потому что я про Марго постоянно рассказывала истории, в которых творческий вымысел сильно превалировал над фактами. Когда я поступила в Ленинградский университет и мы переезжали в Питер, Маргошу с собой взять не могли. Был едва ли не конкурс на удочерение Марго. Я отдала ее в семью одного из трех любимых друзей. Это была прекрасная добрая рабочая семья — трое детей и никаких сантиментов по отношению к домашним животным. Марго быстро приучили есть то, что дают, не привередничать. Когда она родила очередных котят и попробовала отказаться от материнских обязанностей, ей хорошенько накостыляли. Выкормила и вырастила как миленькая.
Естественно, что, наконец, получив свое жилье в Москве, подрастив детей, я захотела кошку. И мальчики хотели. Но тут обнаружилось, что мой муж котов не переносит. Женя считает их эгоистичными, вредными, капризными, по ошибке одомашненными. Когда я говорила, что в эгоизме кошек есть своя прелесть, что их грациозность восхитительна, Женя не дослушивал и отрезал: «Кошка не друг человека».
Но как пройдешь мимо пищащего котеночка? Что скажешь детям, которые принесли умилительный дрожащий комочек? Вернуть откуда взял? Нет, мы его сейчас отмоем. Ой, сколько вошек! Зато лишаев нет. Как назло (или чувствуя Женину нелюбовь к кошачьему племени?), котята гадили папе в ботинки. Обязательно — в любимые папины ботинки. Маниакально чистоплотный Женя стоял утром в носках перед своими туфлями и видел в них кучку дерьма или лужицу абсолютно ясного происхождения. А кошачье-то вонючее, не отмоешь.
— Что-бы это-го бас-тар-да, — по слогам говорит Женя, наблюдая, как моя мама пытается отчистить его ботинки. — Чтобы его вечером ЗДЕСЬ, У НАС, ДОМА не было.
— Мама, кто такой бастард? — спрашивает Митя, когда за папой захлопывается дверь.
— Бастард не главное. Главное — нам нужно срочно найти хозяев этому крошке. Ой, какой миленький, славненький, — хватаю на руки котенка. — Что ж ты, глупыш, сикаешь, куда не следует?
— Если бы он не надул в папины ботинки, — размышляет вслух Никита, — папа разрешил бы его оставить?
— Надо было папину обувь убрать в шкаф, — логично замечает Митя.
Их было три или четыре — котят, которых мы приносили в дом и которые с невероятно повторяющейся закономерностью портили обувь мужа.
Женино терпение кончилось, и он постановил:
— У нас будут рыбки.
Аквариумный период был по-своему хорош. Мы ездили по зоомагазинам, в ту пору редким, на Птичий рынок, покупали камешки на дно аквариума, экзотические водоросли, каких-то улиток, призванных ползать по стенкам аквариума и очищать стекло. К моему удивлению и неудовольствию, оказалось, что рыбок надо кормить не только кормом в виде сушеного планктона, но и живыми маленькими красными червячками, которые выживают (неделю, потом новых червяков покупать) в сливном бочке унитаза, погруженные в марлевый мешочек. Иногда мешочек прорывался, и червячков несло в унитазном водопаде. Но это — мелочи. Были рыбки, названия которых мы не успевали запоминать, поскольку они поедали друг друга. Были рыбки плодовитые до невозможности, но опять-таки склонные съедать свое потомство. Дети прилипали лицом к стенке аквариума и азартно наблюдали:
— Сожрет, точно сейчас сожрет.
Отвратительно и непедагогично.
— Митя! Никита! — возмущалась я. — Это водный мир. Он живет по своим законам. Сейчас мы отсадим мальков. Которых успеем.
Со временем я подобрала контингент аквариума. Были у нас любимицы — выращенные из мальков золотые рыбки — красавицы! Просто актрисы для «Сказки о золотой рыбке».
Поголовье аквариума росло, плавным кружением плавников завораживало. Выберешь минутку, сядешь у аквариума и смотришь на танец рыбок, не подчиняющийся никаким правилам, но в то же время совершенный и грациозный. И под боком оказываются дети. Одного правой рукой к себе прижимаю, другого — левой.
— Как красиво! — говорю я. — Плавное водное парение. Человек долго учится, чтобы освоить подобные движения рыб.
— У рыб мозга нет, — напоминает Митя.
— Эти друг друга поедать не будут, — с сожалением вздыхает Никита.
Мальчики. Маленькие мужчины. У них свой вектор развития.
Аквариум загубил Женя. В определенном смысле — хорошо, что именно он. Иметь вечный укор мужу — как получить бесплатную индульгенцию.
Была очень холодная зима. Окна заклеили, но из них все-таки дуло немилосердно. Ходили дома в толстых шерстяных свитерах и носках, которые навязала мама, и перед помывкой нагревали ванную комнату электрическим рефлектором. Аквариум у нас был простенький, с маленьким, булькающим воздушными пузырьками, компрессором и без подогрева, но с водным термометром. Женя пришел с работы, посмотрел на термометр: для рыб холодно. Принес командировочный маленький электрокипятильник, опустил в аквариум, включил в сеть. Потом мы ужинали, занимались с детьми, потом дети сами играли, разрешая папины головоломки, потом мылись по очереди в нагретой ванной. И вот входим в детскую. Там аквариум. Мы застыли. Стоп-кадр из фильма ужасов…
В аквариуме — горячая уха из декоративных рыбок, с приправой из водорослей и улиток.
Я увела детей в другую комнату, приказала мужу немедленно убрать этот кошмар, сказала, что у нас больше никогда не будет аквариума, потому что еще раз я не выдержу подобное надругательство.
Папа испытывал вину за сваренных рыбок, и мы попытались снова внедрить в дом котенка. Обнаружив в квартире маленького пушистого проказника, Женя поджал губы, нахмурился, но промолчал. Привыкнет и полюбит, подумала я, разве можно не очароваться этим шустриком. Котенок пробыл у нас меньше суток, даже имя не придумали. Потому что ночью шустрик… да, опять! — надул в ботинки мужа.
— Чтобы к моему приходу его здесь не было! — рявкнул Женя.
И, глядя на наши расстроенные лица, смилостивился:
— Мы заведем птичку.
В следующие выходные мы поехали на Птичий рынок, купили клетку и волнистого попугайчика, которого назвали Гошей. Мы долго и безрезультатно пытались научить его разговаривать. Гоша был нем, но
