— Вы хотите сказать, — замирая, пробормотала я, — вы говорите, что вы настоящий? Наш? И Серж тоже — наш?
— Я ничего не хочу сказать. Вы находитесь в государственном учреждении. И шутки здесь не шутят!
Мысли мои замельтешили быстро-быстро. Так в игральном автомате мелькают картинки, потом они устанавливаются в одну линию, и если все рисунки одинаковые, то ты выиграл, сыпется дождь монет. Картинки остановились. Я выиграла. На меня посыпался благословенный дождь счастливых открытий. Серж не вражеский шпион, а российский разведчик. Его не арестовали, меня не посадят в тюрьму, мои близкие и друзья не пострадают! Я была абсолютной кретинкой и вела себя как законченная идиотка.
Совершенно не к месту меня вдруг обуял истерический смех. Задрожали плечи, потом запрыгали щеки, через секунду я хихикала, а затем, не в силах себя сдержать, хохотала во все горло.
— Я сказал что-то остроумное? — На лице Павла Ивановича не осталось и следа улыбки, оно цементно застыло.
Я хотела сказать, что «нет, ничего смешного вы не сказали», но не могла вымолвить ни слова, только отрицательно размахивала в воздухе одной рукой, а другой зажимала рот, пытаясь успокоиться.
— Юлия Александровна! Я был бы вам крайне признателен, если бы вы объяснились.
Объясниться я никак не могла, потому что нервный смех безо всякого перерыва перешел в рыдания. Я испытывала и стыд, и радость, и громадное облегчение — все в таких количествах, что они не вмещались во мне и выплескивались наружу в неутешных рыданиях. Я по-прежнему не могла произнести ни слова, слезы текли из глаз и из носа потоками, а голосовые связки были заняты тем, что издавали вибрирующие звуки.
Собираясь в тюрьму, я почему-то не сообразила захватить носовой платок. Но у меня было с собой махровое полотенце. Я полезла за ним в сумку и потащила наружу. Вместе с полотенцем выскочили фляжка и злополучная банка с кальмарами. Она упала на пол и покатилась в угол кабинета.
Павел Иванович встал, пошел за банкой.
Поднял и прочитал этикетку.
— Может быть, пригласить врача? — повернулся он ко мне.
Пригласить он, конечно, хотел психиатра, что понятно — мое поведение напрашивалось на диагноз. Впору перевозку из психлечебницы заказывать.
— Сейчас.., минутку. — Я рыдала и сморкалась в полотенце. — Вы не думайте… Все в порядке… Извините.., я объясню.., я не душевнобольная.., я перепутала…
Павел Иванович подошел к столику у окна, открыл бутылку с боржоми и налил воду в стакан. Он нес стакан мне, но машинально сам выпил его по дороге.
Наконец я смогла справиться со слезами, еще раз высморкалась в полотенце и, комкая его в руках, умоляюще посмотрела на Павла Ивановича, который уже занял прежнее место в кресле.
— Я сейчас все расскажу, только, пожалуйста, обещайте мне, что не станете говорить об этом другим.
— Прежде я вас должен выслушать, а потом мы поговорим об обещаниях.
— Но в этом нет никаких государственных секретов, только моя вопиющая глупость. Мне бы не хотелось, чтобы друзья потешались над Сержем.
При слове «Серж» на каменном лице генерала слегка дрогнули ресницы. Если бы я не смотрела на него во все глаза, то этой секундной реакции не заметила.
— Юлия Александровна, я вас внимательно слушаю.
По мере того как я живописала свои подозрения и догадки, а потом и конкретные действия по ликвидации правовой безграмотности и подготовке к заключению, Павел Иванович постепенно оттаивал. Несколько раз он хохотнул, из глаз его почти исчезли огоньки стреляющих в меня лазеров. Но только почти. Он оставался напряженным, не откидывался на спинку кресла и все еще не походил на доброго школьного директора, каким я его увидела в первые минуты. Мне страшно хотелось понравиться Павлу Ивановичу. Но возможно ли на это рассчитывать после представления, которое я устроила?
— Но ведь вам сказала Надежда Петровна, что вас приглашают в Федеральный разведывательный центр. Мне казалось, что все должно было стать ясно после ее звонка.
— Федеральный? А есть еще местный?
Я в этом совершенно не разбираюсь. Одного слова «разведка» хватило, чтобы я чуть в обморок не свалилась.
— Юля, мне послышалось, что вы называете Сашу каким-то необычным именем, что-то вроде Серого?
Если у меня и осталось внутреннее чутье и если ему можно было еще доверять, то оно подсказывало мне — не признавайся, что имя вылетело из самого Сержа в минуту глубокого стресса.
— Я называю его Сержем. Мне кажется, оно подходит ему. Ну, вы ведь знаете, как это бывает между двумя людьми? А он зовет меня Катей или Кэти — ничего общего с Юлей. Тоже считает, что оно мне подходит.
А тетушка намекает, что он, Серж, обзывает меня кошачьей едой.
— Я понимаю, понимаю, — покивал Павел Иванович.
— А почему вы спросили? Что связано с этим именем? Оно было у Сержа, то есть у Саши, раньше, он жил под ним?
— Нет, нет, у него было совсем другое имя.
— А где он работал?
— Знаете что, давайте выпьем! — Павел Иванович поднялся. — Что вы, как врач, рекомендуете, коньяк или валерьянку?
— Коньяк, — не задумываясь, пропищала я.
— Идите сюда. — Генерал подозвал меня к стеллажу с книгами.
Он вынул несколько томов. За ними была спрятана початая бутылка и маленькие серебряные стаканчики.
— Закуски нет, — сказал Павел Иванович, наполняя стопочки. — Ну, давайте, за Сашу и за наше здоровье. Отлично. И быстренько все убрали. — Он снова замаскировал бутылку.
— Всего-то — штраф, — сказала я. — С меня — пятьдесят рублей по максимуму, с вас, как с руководителя, — сотня.
— Что? — не понял Павел Иванович.
— Статья сто шестьдесят первая Кодекса об административных нарушениях. Распитие спиртных напитков на производстве.
— А! — говорил генерал, пока мы возвращались на место. — У меня в приемной свой кодекс в юбке сидит. Все доносит жене, террористка. Никакой секретности. Думаю, Надежда и про эту бутылку знает, сантиметром замеряет убывание коньячка. Раньше у меня в другом месте захоронка была, так она однажды туда чаю налила. Разве от Нади спрячешься? Она полвека в разведке.
Павел Иванович не походил на хронического алкоголика, и после коньячка он снова стал мудрым директором школы. С одной поправкой: школы для умственно отсталых.
На меня тоже коньяк подействовал: я вдруг оскорбилась, что по их вине дурочку сваляла.
— Павел Иванович, это возмутительно! Я Сер… Саше не прощу! Почему он сам мне ничего не сказал? По его милости я прожила сумасшедшую неделю. Надо же! В тюрьму собралась.
— Юля, вы представляете себе, что такое нелегальный разведчик?
— Нет, а разве они не все нелегальные?
— Только в некотором смысле. Это могут быть профессиональные разведчики и в то же время представители самых разных профессий — дипломаты, юристы, инженеры, ученые, торговцы. Они живут под своими именами, периодически ездят за границу и трудятся там за двоих в прямом смысле слова — на двух работах. Хлеб им достается нелегко, но все-таки с нелегалами не сравнить.
Нелегал — это очень редкая профессия и призвание. На многие годы человек поселяется в другой стране, живет под чужим именем и с чужой биографией. Он должен стать другим и одновременно остаться самим собой. Поверьте, это страшно сложно. Но мы даже не об этом сейчас говорим. Почему Саша не признался вам? Вовсе не потому, что не доверял. Понимаете, он обязан защищать тех людей, с которыми
