фраза: «И они стали жить счастливо. И родилось у них три сына и три дочки» — Маню заинтересовала.
— Мама, а ты будешь еще вырождать сынов и дочков?
— Надо говорить: сыновей и дочерей.
— Будешь?
— Вряд ли.
— Почему?
— Мне вас вполне достаточно.
— И папе достаточно?
— И папе.
— А я бы на вашем месте все бы вырождала и вырождала. Так интересно! — мечтательно сказала Маня.
— Вырасти, там посмотрим.
Зина спросила себя: знает ли Маняша, как дети появляются на свет, но уточнять не стала, перевела разговор:
— Скучаешь без братиков?
— Да. И без папы тоже очень. Что он мне привезет?
— Шкуру неубитого тюленя, — вырвалось у Зины.
— Живого тюленчика? — восхитилась Маня. — Где он будет у нас жить?
— Это мы обсудим завтра. А сейчас — спи.
Но дочь не хотела отпускать ее:
— Мама, когда ты скучаешь без папы и братиков, как тебе делается?
«Твоего папу мне хочется удавить. А без Вани и Сани я тоскую, будто от моего тела отрезали кусок и сказали, что временно он должен находиться в другом месте».
— А ты что чувствуешь? — спросила Зина.
— У меня в животе делается грустно, как бы я есть хочу, но без еды. Мамочка, ты всегда будешь со мной?
— Всегда, маленькая.
— Точно-точно?
— Почему ты спрашиваешь?
— Мне днем плакать хотелось. Я боялась, что ты, как папа, на долго-долго уедешь.
— Я никогда от тебя не уеду, всегда буду с тобой.
Стану старенькой, зубки выпадут, ты мне еду будешь в миксере крутить и с ложечки кормить.
— Конфет добавлю, чтобы вкуснее, — пообещала Маняша.
Последующие рабочие будни мало отличались от первого. Зина знакомилась с архивами и с коллегами.
К ней относились сдержанно, если не сказать настороженно. С другой стороны, находила она объяснение, странно, если бы бросались на шею с уверениями в любви. Она не сразу поняла, что ее дилетантские вопросы никому не доставляли удовольствия, скорее вызывали малопочетное удивление. Она получала односложные ответы там, где надеялась на краткую лекцию. Часто — отговорки и ссылки на занятость.
Но ведь так и было на самом деле! Люди работают, а; она их отвлекает, забирает время.
— Давай выпьем? — предложил Ровенский Потапову.
Полчаса назад они завершили сделку по покупке акций Петрова.
— Хочется надраться до затмения, — кивнул Потапыч, — или набить кому-нибудь морду. Я даже знаю, кому точно. Петров не проявлялся?
Ровенский отрицательно покачал головой. Разлил коньяк в хрустальные стаканы, поднял свой, стукнул о стакан Потапыча и залпом выпил. Подождал несколько секунд, пока пройдет жжение в горле' и сказал:
— Мы были в безвыходном положении. Вернее, у нас был единственный выход.
— Так, но часть моего сознания отказывается верить, что Петров мог устроить нам эту катавасию Почему прямо не предложил выкупить свой пакет?
— Он предлагал, я не согласился. Надеялся, что вернется. Да и собрать такую сумму — не раз плюнуть. Ты знаешь, что он забрал у Зинки все деньги?
— Не может быть!
— Подчистую выгреб с их счета. Зина на работу устроилась.
— Подонок! — выругался Потапыч.
— Он всегда любил розыгрыши. Потешается сейчас, наверное.
— Ржет, скотина!
— Тяжело терять друзей.
— Тяжело, — согласился Потапыч.
По дороге домой он попросил водителя остановиться у дешевой рюмочной. Провел в ней два часа, вышел на автопилоте, приказал ехать домой. Водитель и телохранитель хотели было помочь ему добраться до дверей, но Потапыч грубо отказался.
Он давил на кнопку звонка, не убирая пальца..
Выскочила встревоженная Людмила. Какое-то время они молча смотрели друг на друга.
— Напился? — вздохнула жена.
В затуманенном алкоголем потаповском мозгу некоторые детали перепутались.
— Проходи, раз пришла. — Он махнул рукой в сторону лестничной площадки и едва не свалился от резкого движения.
Людмила схватила его за грудки и втащила в дом.
За их долгую совместную жизнь подобным образом Потапыч напивался несколько раз. Завтра он будет мучиться жестоким похмельем и раскаянием.
А сегодня возможны два варианта: либо он начнет буянить, бить посуду, гоняться с кухонным топориком за Людмилой, либо будет болтать, пока не свалится окончательно. Уговоры: промыть желудок, выпить кофе, лечь спать — бесполезны.
Потапыч рухнул на диван в гостиной.
— Принеси мне глинтвейна! — приказал он жене.
Несмотря на обилие магазинных напитков, Потапыч продолжал варить глинтвейн, считая себя мастером виноделия.
Людмила на кухне вылила половину содержимого графина в раковину, долила воды из крана. Похоже, сегодня ее ждет разговорный вариант. Надо потерпеть. Зато потом лысина Потапыча значительно увеличится — Людмила выдерет ему оставшиеся волосы.
Она не сразу поняла, с кем муж ведет пьяный разговор. Смотрит на пустое кресло и сыплет проклятия. Потом прозвучала фамилия Петрова, и Людмила прислушалась к хмельному бреду.
— Ты предал нашу дружбу! — обвинял Потапыч кресло. — Как ты мог! Столько лет! Я же к тебе как к брату… А ты ворюга! Маскировался, им… им.., имитировал, скотина! Готовился, за углом с финкой стоял. А как ты потешался надо мной?
Думаешь, забыл? Думаешь, если я смеялся, то мне весело было? «Потапыч, ты жмот», — передразнил он Петрова, — «Потапыч, ты прижимистый», «Займи снега зимой!».
— Подожди, — прервала его Люда, — что случилось с Петровым, что он сделал?
Потапыч с трудом оторвался от «Петрова» и сфокусировал взгляд на жене.
— Людочка! — воскликнул он так, словно только что ее увидел — Людочка, нас подло предали. Я считал его своим другом, — пьяно захныкал Потапыч, — он Анюту крестил… Людочка, давай отлучим его от церкви? У Нюрки должен быть другой крестный, хороший.
Людмила подсела к мужу, высморкала, как ребенку, нос, погладила по голове:
— Не надо расстраиваться. Я с тобой, все будет нормально. Расскажи мне по порядку, что произошло.
Потапыч надул губы и плаксиво заявил:
— Петров нас бросил.
— Это я знаю. Ему вожжа под хвост попала, уехал на тюленей охотиться.
