И вот теперь она исчезла. Может быть, Вера что-то знает?
— Только то, что она уезжает на несколько дней из Москвы, — сказала Вера. — Просила передать тебе, чтобы ты не беспокоилась.
— Но куда, с кем? — недоумевала Анна.
— Этого я тебе не могу сказать. Верины слова Анна поняла как “не знаю”.
Если бы она догадалась, что имелось в виду “обещала не говорить”, — вытрясла бы из Веры правду и подготовилась бы к тому потрясению, в которое сестра вогнала ее, заявившись домой поздней ночью.
Татьяна впорхнула в квартиру, разбудила Анну и кинулась целоваться-обниматься.
— Где ты шлялась? — набросилась на нее Анна.
— Не поверишь! Я была на Ка-на-рах!
— Где? — опешила Анна.
— Ань! Ты помнишь рекламу “Баунти”? Шоколадок кокосовых? Там мужик ныряет в воду необыкновенного бирюзового цвета. Я думала — подсветка. Аня! Она в самом деле такого цвета! Умереть и не встать, как говорят мои ученики. Плаваешь, будто в аквариуме. Справа косяк полосатых рыбок, слева неоновых, впереди в крапинку, кораллы, водоросли, морские звезды, ежи…
— Какие ежи? Что ты несешь? Где ты была?
— Я тебе русским языком говорю — на Канарских островах. Я вам всем в подарок бермуды привезла — вроде, ситцевых семейных штанов веселеньких расцветок. Вот, посмотри. — Татьяна повернулась на одной ножке. — Какой там пляж, солнышко, а кухня! Здорово я загорела?
Анна в длинной ночной рубашке стояла напротив сестры, одетой в те самые бермуды и маечку. Волосы завязаны в девчоночий хвостик на затылке, в ушах серьги из тонкой золотой проволоки, диаметром с блюдце, на запястьях браслеты, на шее какие-то погремушки.
— Подожди. Давай сядем, — сказала Анна. — Как ты оказалась на… на этих Канарах?
— На помеле прилетела! Самолетом, конечно.
— И кто тебя туда отвез?
— Игорь Самойлов. Я в ванную. — Увидев, как вытянулось лицо сестры, Татьяна улизнула.
Час от часу не легче! Паршивец! Мало ему актрисулек, так он еще голову бедным провинциальным теткам морочит. И она хороша! Взбесилась на старости лет. Что теперь делать? Заварится каша — два года будем расхлебывать. Ох, как это все нехорошо! Обо мне, конечно, никто не подумал. Им бы только блуд справить — Анна не замечала, что мысленно использовала терминологию Ирины. Деловой партнер и сестра. Потом он нос от меня будет воротить, а она в истериках корчиться. Одинаковые фамилии и так слухи порождают, а теперь сплетни еще усилятся — то ли она, то ли сестра, но что-то определенно было.
В студенческие времена Игорь был для Анны другом, потом какое-то время, в самом начале Юриной болезни, едва ли не братом, а затем вознесся так высоко, что о тесной дружбе уже не могло идти и речи — их связывали деловые отношения с легким шлейфом старого знакомства и редких неформальных встреч. Он знал, что может на нее положиться, она рассчитывала на него и много раз прибегала к его помощи. И ни он, ни она никогда не рассматривали друг друга в качестве объекта для флирта.
Но сейчас Анна ревновала сестру к Игорю. Она ревновала к запретному плоду. В саду у бабушки росло персиковое дерево, красивое, но бесплодное. Его уже собрались срубить, как вдруг оно зацвело одним цветком, завязался один плод. За растущим персиком наблюдала вся семья. На других деревьях висели десятки плодов, но все смотрели именно на этот персик. И однажды маленький мальчишка, который пришел в гости вместе со своей мамой, подошел к дереву, сорвал персик и съел. Ему не сказали ни слова, но все испытали жгучую злую ревность — он походя распробовал то, на что никто и не покушался.
Они сидели по углам дивана, укрыв ноги одним одеялом. Татьяна загорела, похорошела. Ей сейчас больше двадцати пяти лет и не дашь. Анна выглядит старше собственной старшей сестры — только сегодня утром с тоской рассматривала в зеркале морщинки вокруг глаз. Таня расчесывала волосы, мокрые после душа, и восторгалась красотами Атлантики. Она никогда не была за границей, а тут сразу попала в жгучую экзотику — просто сказка.
— Танька! — перебила ее Анна. — Ты ведешь себя как дешевая шлюшка, которую сняли для поездки — не важно, на дачу или на Канары.
Татьянина рука с массажной щеткой замерла.
— А на самом деде я кто? — Она резко изменила тон от благодушного к агрессивному.
— Жена и мать. Забыла? Я вчера разговаривала с Васей. Как ты можешь с ним так обращаться? Ты же угробишь человека своими выходками.
— Нет, это он меня двадцать лет гробил своей любовью. Ты не представляешь себе, что значит жить с нелюбимым человеком! Это могильная плита, которую ты постоянно на себе таскаешь. Я когда к Саше ушла — в кошмар, в клоаку, в семью больных выродков, — поверишь, впервые полной грудью вздохнула, почувствовала, что значит, сердце бьется и пульс стучит. Хороший Вася меня на колени поставил, а плохой Саша небо показал.
— Тише! — прошептала Анна. — Детей разбудишь. У тебя просто возрастной кризис, предклимактерический сдвиг. У многих женщин к сорока годам крыша едет — как же я, бедная, за всю жизнь только одного мужика знала. Жизнь уходит, красота растворяется — торопись, наверстывай, хватай все, что шевелится. Противно на тебя смотреть!
— Не смотри!
— Нет уж, ты меня послушай! Другие постесняются сказать. Задорого тебя Игорь купил? Думаю, по дешевке идут провинциальные училки не первой свежести. Несколько побрякушек, рестораны, Канары — недорого обойдешься, а в штаны от счастья надуешь. У него-то все больше супермодели с такими запросами, что тебе и не снилось.
Татьяна болезненно нахмурилась и сразу стала старше, обозначились морщины на лбу. Она подтянула колени, уткнулась в них головой.
— Зачем ты так говоришь? — глухо пробормотала она. — Ты его совсем не знаешь.
— Конечно, не знаю. Уже десять с лишним лет не знаю. — Анна не испытывала сострадания к сестре, сейчас было не до жалости. — Он, естественно, сделал тебе предложение руки и сердца. Нет, ни о каком пошленьком флирте и коротком постельном романе в экзотических декорациях речи не идет. Ты — мечта его жизни, мать его будущих детей, а не серенькая прослойка между яркими длинноногими дивами.
— Между прочим, Игорь хочет детей. — Сестра подняла голову.
— Таня! — простонала Анна. — Если Игорь действительно чего-то хочет, он разбивается в лепешку и добивается. Если он говорит, что хочет, и не шевелит мизинцем, значит, блефует, куражится. Я уже столько лет вращаюсь в этом мире. Думаешь, не могла бы участвовать в их развлечениях? Сняли самолет, полетели в Африку на сафари, или на морскую рыбалку в Чили, или белых медведей стрелять. Думаешь, им жены компанию составляют? Не хочу даже об этом говорить. И касаться, этого не хочу. У меня отношения исключительно деловые — и за это меня уважают. Игорь попробовал в свое время к Вере подъехать — получил так, что едва заикой не стал. А сейчас как он к ней относится? Со всем возможным пиететом. И ты ведь не такая! Не продажная, не гулящая! Бес тебя попутал, сестричка.
— Расскажи мне об Игоре, — попросила Таня. — Почему ты считаешь, что он такой… такой двуличный?
— Вовсе не двуличный. — Анна перебралась к сестре и обняла ее. — Он как раз очень прямой человек. Просто нужно слушать, что он говорит. А за гримасами иногда получается противоположный смысл. Он артист и здорово этим пользуется. Я, признаться, никогда не думала о нем как о мужчине. Но если попытаться сформулировать… Какой-то комплекс у него, безусловно, есть. Возможно, считает себя некрасивым или что-нибудь в этом роде. Всю жизнь девиц, как бусинки, одну за другой нанизывает.
— И теперь устал от этого. Он ведь мой ровесник. — Татьяна пыталась найти аргументы в оправдание Игоря, хотя Анна обвиняла не его, а сестру.
— Танюша! Поверь мне! Ты совершенно не знаешь этот тип людей. То, что ты видишь, — даже не верхушка айсберга, а круги на воде. Там очень большие деньги и поэтому очень большой азарт. И невероятная работоспособность и выносливость. Они работают по двадцать часов в сутки неделями, месяцами: крупно рискуют и крупно выигрывают — а это колоссальный расход энергии. Чтобы после такой работы отдохнуть, не релаксация под Лунную сонату нужна, а короткая сильная встряска — встречная волна, которая погасит возбуждение. В тихом семейном кругу у камина он будет продолжать думать о
