Мыслитель действует

розовую крапинку яйцевидной головкой.)

Математик с интересом осмотрел все восемь коробочек с булавками, у него, видно, была явная слабость к коллекционированию. Сообщив, что он сам собирает оловянных солдатиков, он отпустил Туза пик, который стал распихивать свои сокровища по карманам и закрывать их на молнии.

Следующим был Сэр. Он встал, снял свой синий пиджак, опустил его воротником вниз и стал трясти. На пол не выпало ничего, кроме белого платка. Затем Сэр вывернул боковые карманы своих светлых брюк с хорошо отутюженной складкой. Вывернутые карманы торчали в обе стороны, словно заячьи уши.

– А сзади, господин учитель, у меня нет карманов. Сейчас задние карманы не в моде.

– Школьную сумку! – вздохнул математик.

Постепенно этот досмотр стал ему действовать на нервы. Сэр вытащил сумку из светлой телячьей кожи. Он испытывал еще большее презрение к ненужным школьным причиндалам, чем Туз пик. В сумке ничего не было, кроме наполовину стертого ластика да плитки шоколада с фруктовой начинкой.

– Теперь парта! – математик наклонился, заглянул в парту и хотел уже было отойти, но вдруг воскликнул: – Минуточку!..

Он полез рукой в ящик и вытащил оттуда пакетик величиной с сигаретную пачку, завернутый во что- то коричневое в белую клетку. Эта бело-коричневая оболочка оказалась носовым платком, сложенным так, что получался небольшой сверточек. Он был перехвачен резинкой. Математик ощупал находку, и глаза его сверкнули.

– Это не моя вещь, – сказал Сэр, уставившись на матерчатый сверток. – Я не знаю, что это такое, я этот сверток никогда не видел.

Математик снял резиночку и развернул платок. Там лежали часы Ханзи Дональ. В классе воцарилась мертвая тишина. (Правда, тишина эта дважды прерывалась громким иканием Ханзи, но в классе все были так взволнованы, что никто этого не заметил.)

В отчаянии глядел Сэр на золотые часики, лежащие на клетчатом носовом платке. Его длинные пушистые ресницы вздрагивали, руки тряслись, а лицо, которое обычно бывало цвета кофе с молоком, стало оливково-зеленым.

– Ну, Табор, что ты на это скажешь? – спросил математик.

Сэр не отрывал глаз от часов и молчал.

– Ну, будь любезен, Табор, скажи что-нибудь, – не унимался математик.

Но Сэр по-прежнему молчал.

В классе поднялась какая-то возня, и все стали перешептываться. Каждый сообщал Ханзи, потому что она была невероятно близорука и сама ничего не видела, что математик нашел ее часы в парте Сэра.

– У Сэра!.. Никогда бы не подумала! Ну подлец, ну гад! Все точно, он же подходил ко мне во время перемены! – закричала Ханзи.

– Тишина!.. Прошу абсолютной тишины! – Повелительные ноты в голосе математика заставили умолкнуть и Ханзи, и тех, кто перешептывался. – Надень свой пиджак, – приказал он Сэру, – мы сейчас пойдем к директору. Ханак Михаэль остается ответственным за порядок в классе.

Сэр надел свой пиджак, нагнулся, поднял с пола белый платок, сунул его в нагрудный карман. ..

– Тактика проволочек тут не поможет, Табор, смею тебя заверить. – Математик схватил Сэра за рукав. – Вперед!.. Иди!.. Живей!  

На какой-то краткий миг всем в классе показалось, что Сэр вырвется и убежит, но он покорно поплелся рядом с математиком, и они вместе вышли из класса. При этом он как-то странно задирал голову, словно рассматривал потолок. 

Тем, кто не заметил, что он так странно держал голову, чтобы не дать слезам выкатиться из глаз, могло показаться, что он вышел с гордо поднятой головой.

6 ГЛАВА, чрезвычайно короткая, потому что содержит только запись, которую сделал Мыслитель в своем дневнике 1-го декабря (после обеда). Он опять стал писать шариковой ручкой с красной пастой, и почерк его был еще более неразборчивым и торопливым, чем в записи от 12-го ноября

1 д е к а б р я.

Я звонил Сэру не меньше десяти раз, но там никто не отвечает. Впрочем, возможно, что Сэр дома и просто не подходит к телефону. Но я думаю, что, скорее всего, он побежал к своей маме в ее магазинчик «Все для вязания» и сидит там в полном отчаянии среди мотков мохера.

Впрочем, не исключено, что Сэр еще ничего не рассказал матери обо всей этой истории. Случись со мной такое, я бы но своей воле и слова маме не сказал бы, потому что она тут же начала бы причитать, и жаловаться, и плакать, и, вполне возможно, сказала бы мне: «Погляди мне в глаза, Даниэль, ты правда этого не делал?» В течение этого года я заметил, что мама не испытывает ко мне большого доверия.

Но у Сэра совсем другая мать, чем моя. У нее глаза, как у сиамской кошки Сюзи Кратохвил. И вообще она очень красивая и почти всегда смеется. Если бы моя мама была такой, я бы к ней пошел и все ей рассказал, и она бы меня утешила.

Да, Сэр, скорее всего, в магазинчике у своей мамы. Я мог бы туда позвонить, но не знаю номера телефона. И в телефонной книге я его не нашел. Магазин зарегистрирован как будто на имя бабушки Сэра. Это мать его матери, а ее фамилии я не знаю.

В школе я вел себя сегодня неправильно. Когда математик уводил Сэра, я должен был встать и сказать, что он не вор. Это бы, конечно, ничего не изменило, но все же это было бы хоть сказано. Но я был словно скован страхом.

Во всяком случае, на следующей перемене (тут у меня уже нет никаких отговорок) я должен был обязательно пойти в канцелярию. Правда, не знаю, чего бы мне удалось там добиться, но ведь Сэр мой друг, и я обязан был его защитить. Просто я оказался слишком робким, слишком трусливым. Они меня выгонят, говорил я себе, они меня даже на порог не пустят. Но так рассуждать нельзя, пока сам ничего не предпринял. Быть может, они все-таки пустили бы меня на порог, быть может, они меня и не выгнали бы!.. Но даже если бы они меня выгнали, Сэр хоть знал бы, что я его защищал.

Туз пик и Лилибет тоже пальцем для него не пошевельнули. Мы только ждали, что он вернется в класс. И чуть не лопнули от злости, когда все остальные на него обрушились. Ни для кого в классе нет и тени сомнения в том, что Сэр – вор. И даже Ханак Михи, которого я всегда считал отличным парнем, не составляет исключения.

– Ну что тебе еще надо, – сказал он, – ведь часы лежали у него в парте. – Более неопровержимой улики не бывает.

А Сюзи Кратохвил, эта змея подколодная, сказала Розвите Фрелих, я сам слышал: «По- моему, он в одной шайке с этим дураком Тузом пик». (Хорошо еще, что Туз пик этого не слышал.) Седлак Роберт, я всегда знал, что он дурак, стал уверять, что с самого начала подозревал Сэра, потому что тот всем внушал, будто вор не из нашего класса, а из 3-го «А» или еще откуда-нибудь. Вот негодяи! Я бы их всех убил! Не считая Лилибет и Туза пик, все в классе против Сэра. За исключением, конечно, Анны Траутенштейн-Эршталь, потому что она никогда не бывает ни за, ни против кого бы то ни было, она ни во что не вмешивается. Она сидит, белокурая и вялая, за партой, получает свои троечки, и ничто ее не колышет. За Сэра она не выступит, это уж точно. Правда, Сэр единственный из нас, на которого она иногда