И Лилибет так шваркнула ногой свои школьные тапочки, что они отлетели в дальний угол клетки. Все остальные тоже застегнули свои сумки и вслед за Лилибет вышли из раздевалки. Михи Ханак запер дверцу клетки. Ребята молча поднялись по лестнице. На самой верхней ступеньке их ждал господин Штрибани с протянутой рукой. Михи Ханак положил ключ ему на ладонь.
– Не больно-то вы торопитесь, молодые люди, – проворчал завхоз. – Если я всякий раз буду здесь так долго стоять и ждать, пока вы соизволите принести ключ от раздевалки, у меня ноги отвалятся.
– Простите, господин Штрибани, но скажите, пожалуйста, сегодня у вас никто не брал нашего ключа? – спросил Сэр.
Завхоз с неприязнью взглянул на Сэра.
– Кому бы это он мог понадобиться? Сэр пожал плечами, а завхоз спросил:
– А вы, собственно, из какого класса?
– На бирке ключа помечено, – пробормотал Мыслитель.
– Из 3-го «Д», – ответил Сэр.
– А-а! – протянул завхоз, и лицо его стало свирепым. – Там, где кран сломался?..
Сэр кивнул.
– С вами неприятностей не оберешься, – прошипел Штрибани. – Ключа вашего никто не брал.
– Это точно? – переспросил Мыслитель.
– Точно-парточно... Что за дурацкий допрос? – Лицо завхоза побагровело от гнева. – Стоите тут, никак не разойдетесь по домам и болтаете всякий вздор! Сегодня ко мне никто еще не приходил за ключами. Значит, и вашего никто не брал.
Завхоз повернулся к ним спиной и, бормоча, побрел прочь.
– Что ж, мы, пожалуй, теперь тоже разойдемся. Ведь изменить что-либо мы все равно не в силах, – сказал Туз пик.
И ребята из 3-го «Д» медленно двинулись к школьным воротам. Лилибет шла впереди всех, ей ведь надо было торопиться. У ворот она кивнула остальным и побежала домой. Она и так уже опаздывала на восемь минут. А это ей обернется шестнадцатью минутами громких маминых упреков.
На углу Мартина нагнала Лилибет.
– Знаешь, я уверена, – начала она, с трудом переводя дух, – я просто уверена, что Розвита все выдумала. Она ведь всегда хочет быть в центре внимания. Она просто врет. Из-за того, что у меня украли «молочные деньги», у нее тоже обязательно должно что-то пропасть.
– Не думаю, – сказала Лилибет.
– Помнишь, в прошлом году она сама спрятала свой физкультурный костюм?
– Да это потому, что не хотела идти на физкультуру, – сказала Лилибет.
– Чушь! – Голос Мартины был полон яда. – Ее хлебом не корми, только бы все ею занимались. Она воображала, вот что я тебе скажу! Ведь даже бровью не повела, когда Бабси Биндер заподозрили в том, что она ее барахло утащила. Плевать ей было!
– Неправда! – Лилибет даже остановилась от возмущения. – Ты так говоришь, потому что терпеть ее не можешь. Когда Розвита заметила, что подозревают Бабси, она сразу призналась, что сама спрятала свой костюм.
– Да только потому, что ее приперли к стенке: ведь Дальмар видел, как она его прятала! – Мартина постучала пальцами себе по лбу. – Ты такая наивная, Лилибет, ты и понятия не имеешь, какая она на самом деле.
Теперь Лилибет надо было идти налево, а Мартине направо.
– Проводить тебя? – спросила Мартина.
– Нет, не надо, я очень спешу...
И так как на светофоре вспыхнул как раз зеленый свет, Лилибет побежала на ту сторону улицы. Она была рада, что отделалась от Мартины. «До чего же она вредная, – думала Лилибет, – просто злая. Всегда что-нибудь плохое скажет о других». Но потом, уже подходя к своему дому, она сказала себе: «А может быть, Мартина не так уж неправа? Ведь Розвита Фрелих и правда чудная какая-то. Стоит при ней кому- нибудь сказать, что был в субботу в кино, как она тут же кричит, что и она была в кино. А если кто расскажет, что ко дню рождения ему обещали новый проигрыватель, так и она начинает всех уверять, что тоже получит в подарок новый проигрыватель. Вполне возможно, что она разыграла всю эту историю с кражей, разыграла только потому, что у кого-то пропали деньги».
Поравнявшись с воротами своего дома, Лилибет глубоко вздохнула. Из-за чего, решить трудно. Может, из-за тяжелых мыслей по поводу Розвиты, а может, оттого, что увидела стоящую в дверях маму с искаженным тревогой лицом. Мама с упреком глядела на часы.
4 ГЛАВА,
в которой, правдивости ради, в наш рассказ вставлены подлинные выдержки из дневника Мыслителя
Вот уже несколько лет, как Мыслитель вел дневник. Но для этого ему не были нужны переплетенные в бархат роскошные альбомы для стихов и сердечных тайн, которые запираются на замочки. Нет, Мыслитель записывал свои мысли в толстую тетрадь в клеточку. Держать их в тайне ему было незачем, потому что они отнюдь не были секретными.
Чтобы ознакомиться с ними, никакого допуска не требовалось. Совсем наоборот. Мыслитель исписывал эти клетчатые страницы одну за другой именно потому, что у него голова была полна мыслей, которые решительно никого не интересовали. Это были мысли о справедливости, мысли о смерти и вообще о том, что значит быть мертвым, мысли о наследственной склонности к скупости, мысли о жизни на других планетах, мысли о зле и добре, о политических партиях, о глупости, о беспричинном страхе, о хороших отметках в школе и вообще о жизни. Даже Туз пик и Сэр, хотя они и были его лучшими друзьями, не очень- то рвались обсуждать такого рода проблемы с Мыслителем. Максимум, на что они были способны, это терпеливо его выслушать, прикрывая при этом рот рукой, чтобы скрыть зевки. А маму Мыслитель и тем более не мог ввести в круг своих размышлений. Всякий раз, когда он пытался это сделать, она приходила в отчаяние.
– Даниэль! – восклицала она в испуге, как только Мыслитель пытался с ней поговорить о чем-нибудь таком. – Мальчик в твоем возрасте не должен думать о подобных вещах. Брось все эти мысли, пока не вырастешь! Наслаждайся юностью!
А когда Мыслитель пытался спорить с мамой, защищать свое право на любые мысли и объяснять ей, что запретить себе думать вообще невозможно и что даже по ночам мысли иногда не позволяют уснуть, мама Мыслителя сокрушенно качала головой и говорила:
– Бедняга ты, Даниэль! И я тебе не в силах помочь, потому что я – женщина.
Мама Мыслителя считала, что думать – это мужское занятие. Это ей в свое время так долго внушал ее отец, что она в конце концов поверила.
Мама Даниэля бесконечно жалела своего мальчика, потому что в доме не было больше мужчины и некому было помочь ему думать. Она часто ломала себе голову над тем, не следует ли ей снова выйти замуж, чтобы в семье появился человек, который хоть как-то разбирается в думанье. Время от времени к ним даже приходили в дом какие-то мужчины, и мать знакомила их с Даниэлем. Но ни один из этих мужчин Мыслителю не нравился. Он и не пытался делиться с ними своими мыслями. Когда такой мужчина приходил к ним в гости, Мыслитель удирал к себе в комнату и запускал проигрыватель, да так громко, что у нового знакомого едва не лопались барабанные перепонки. И мозги плавились. И пот струился по лицу.
По этой ли причине или по какой другой, сказать трудно, но гости этого рода никогда не появлялись второй раз и вообще больше не подавали о себе знать. Мама Мыслителя, во всяком случае, считала, что
