Вернись в завтра

сказала Дарья.

—

А не тушуйся, Степановна! Мы с ней почти сговорились! Я ее к себе заберу на те две недели. Может свыкнется баба. Она в моем вкусе! Огневая, горячая, веселая, с ней не прокиснешь. Застояться не даст никому! Отдай ее мне! Я ж без бабы уже сколько лет бедую! Срам признать, скоро лебедой обрасту. А там где мужичье, лопухи заведутся. Мне эта женщина уж очень по душе. Помоги мне, Дарья! Поддержи меня! — глянул на Петровича, тот мигом смекнул, повеселел:

—

Степановна! За ентово козла ручаюсь головой. Хочь змей он, но человек отменный. Пакостев не сделает. Путний мужик, не то што ево сын — кобель борзой. Але ж сама ведаешь, случаются наши дети горбатыми на душу. Спроси с их, в кого такими корявыми уродились. Сами слезы об том льем до гроба.

—

Это верно! — согласилась Дарья хмуро и ответила:

—

Но решать будет сама Роза. Я ей не указ. Она никогда не слушала моих советов. Мы очень разные, как и вы. Может, потому дружим и не можем друг без друга.

Андрей с Василием молча переглянулись. Они поняли намек. Что скажешь, если вся их жизнь сложилась из вражды и примирений.

—

Ну, что ребята, давайте обговорим все, что подкинул нам день сегодняшний, может действительно найдем выход из тупика, куда загнала нас судьба? — предложила Дарья и, налив чашку горячего чая, поставила перед Андреем.

—

Я думаю, Татьяна отдаст мне внука без раздумий. Как мы с ним справимся, не знаю, но Юрка послушный ребенок, мы с

ним

дружим и он охотно пойдет ко мне. Вряд ли потом захочет вернуться к матери. У детей своя, особая память. Обиды не прощают и помнят их до старости…

—

Не переживай, Дарья. Серед нормального люду растеплится и твой внук, позабудет тяжкое. В свое завтра глядеть станет, на вчерашнее не оглянется. Мы с тобой, щитай сговорились, — улыбался Петрович Дарье.

—

Ну теперь обо мне потолкуем, — придвинулся Михалыч ближе к Петровичу:

—

Роза приедет, слышь, Вася? Я ее встрену как свою королевну. Но и ты помоги, уломай Тоньку в избе прибрать, не то совестно привести в дом человека. Выручай! — глянул на соседа с мольбой.

—

Ни в жисть! Тонька ногу на ваш порог никогда не поставит, покуда там Федька! И не базарь пустое! Тебе ведомо почему! С тем плутом и кобелем у нас нет делов! — отвернулся от соседа.

—

Не тронет, не подойдет, сам мне обещался. Можете быть спокойными!

—

А нам че волноваться? Твоя изба загаженная, ты и дергайся во все стороны, а Тонька не придет. Она баба, не тряпка! И не умоляй! Пока тот паскудник в доме, мы к тебе ни шагу!

—

Петрович! Васек! Но ведь Федька сын мой! Ну не прогоню его с дому! А и заказов как на грех, ни одного нет уже целых две недели. Куда его дену? Моя кровь! Пойми, ведь тоже с дочкой своей сколько мучился, хотя не виноват в ее грехах. Куда мы от них денемся? Я со своим целый день брехался до хрипоты. А и он прав, Тонька его так обосрала здесь у Степановны, что у него в душе все закипело. Уж как ни обозвала! А Федька под окном на завалинке сидел и все слышал.

—

Это правда, Васек! Было такое! Верно говорит Михалыч. Тонька тогда перегнула! Я помню, — поддакнула Дарья и передала весь разговор.

Петрович ерзал на стуле так, будто его ненароком усадили голой задницей на ежиную семью, а встать не позволили. Он кряхтел, краснел и кашлял. Не знал, куда повернуться от стыда.

—

Ну да! Он старше Тоньки и не красавец! Да, он отбыл срок в Колымской зоне! Но ни за что! Как это бывает, нам ли не знать! И Федька Тоньке не набивался в мужики и тогда пальцем не трогал. Но заело самолюбие, оно у каждого есть. За оскверненье свое отплатил. Ты обиделся, а мне каково? Твоя внучка далеко не королева, в подоле принесла, чем ей особо кичиться? Да если б не ты, ни Симку, а Тоньку свез бы на погост! Разве я неправ? Федька, пусть корявый, но мужик и по себе всегда сыщет. Нехай только боль заживет по утрате. Еще лучше твоей внучки будет. И можешь не бояться, не станет к ней прикалываться, не нужна она ему. За обиду отплатил. Теперь уж все, не оглянется на нее! А с домом прошу помочь, потому что чужим не доверяем. Сам понимаешь, вы — свои, вам и двери и душа нараспашку. Как брата и друга тебя прошу, помоги не опозориться перед Розой, сторицей добра отплачу…

—

Будет тебе, чево зашелся? Приберет Тонька, куда она денется? Возвернется с работы завтра и враз к тебе. Только ты с дому не уходи, каб оне по новой не набедокурили! Усек иль нет? — прищурился Петрович.

—

Будь спокоен, Васек! Ничего не случится! — пообещал Михалыч уверенно.

…Уже на следующий день, едва вернувшись с работы, пошла Тонька к соседям. Не хотела, но дед заставил, еще и обругал за все, что говорила о Федьке:

—

Ты б на сибе глянула, кадушка безмозглая. Ен мужик! Уж какой удался, себе бабу завсегда сыщет без мороки и объявлениев. А вот ты и с газетой никому не нужная. Всякая шелупень к нам в дом поперлась. Тож женихи сыскались, глянь на их. Страмотища! Я вон серед алкашей краше видел.

—

Ну, Мишка не алкаш! Нормальный человек, даже очень приличный. Не пьет, не курит, работает, у него квартира есть. На него приятно глянуть, чистый, ухоженный. Ни то что другие. С ним говорить интересно, он много знает…

—

А замуж зовет? — перебил Петрович.

—

Ну, так быстро не бывает, нам нужно приглядеться друг к другу.

—

Тонька, скажи правду, вот ты за ентово хмыря Мишу пойдешь взамуж?

—

Ой, не знаю, дедуль! Вобще он неплохой человек, культурный. Сколько уже виделись, никогда ко мне не лез, ни словом не обидел.

—

То, покуда те свиданки в твоем дому. Случись они у него, тут, как знать…

—

Он меня зовет к себе, хотя б ненадолго. Да я не решаюсь. Мало с ним знакома.

—

И не спеши. Не ведаю с чего, но глянул на того Мишку, и не поверилось ему, — признался дед честно.

—

А Коля только глянул и враз от него убежал. Не понравился ему Мишка. Он только Федьку признает, одного его видит.

—

Детва своим чутьем всех распознает и никогда не ошибается. Ну да с Федькой промеж вас тож не склеится. Хочь оба как лапти, да все ж на разные ноги. От тово ладу не жди! — хмыкнул дед и сказал строго:

—

Ну чево стала раскорячась? Ступай к им, приберись в доме, не тяни время…

Тонька стукнула в окно к соседям. Двери ей открыл Михайлович. Баба огляделась. Федьки не было нигде. Он ремонтировал машину, и соседка прошла мимо, не заметив мужика. Он хоть и увидел, но не подал вида. И баба, войдя в дом, мигом взялась за дело. Федька решил оставаться в машине, пока Тонька не пойдет к себе.

Баба долго убирала, протирала пыль, мыла полы, посуду, вытряхнула половики, пыль летела на машину и Федьку, но тот терпеливо молчал. Михалыч вышел подмести во дворе, баба готовила у плиты ужин. Тонька не оглядывалась, некогда было. И только отставив кастрюли с борщом и тушеной картошкой, подошла к окну. За ним уже стемнело. Во дворе горел фонарь, и соседка увидела Федьку. Он сидел возле машины на лавке, отдыхал. А рядом с ним Колька. Прижался к мужику воробышком,