безобидной забавой, и Герасиму показалось, что мать умалчивает или не знает многого.
«Не верю, чтоб бабка сумела переломить гада. Он, паскудник, кого хошь на погост с дома прогонит, а сам никогда от пакостей не откажется…»
Герасим в отсутствие пацана весь дом дыбом поставил, искал, где Борька спрятал деньги. В подвале и на чердаке, в комнатах и на печке, всю одежду обшарил. Но бесполезно.
«Не мог же их потратить! А может, проиграл барбос? Как узнать? Сам никогда не отдаст и не расколется. Значит, выследить надо! А может, он их с собой в деревню возил? С него станется, самому себе не верит. Стоит понаблюдать за ним», — решил Герасим и уже утром не без светлой зависти наблюдал, как легко и дружно управляются мать с Борькой.
Оба они встали чуть свет. Степановна подоила корову, и мальчишка без просьб погнал ее в стадо. Вернувшись, о шее молоко учетчику, тот записал и принял. Через час, собрав молоко с каждого двора, повез в город на молокозавод. А Борька вместе с бабкой начали готовить под капусту пузатую бочку. Ее отмывали, отпаривали. Мальчишка старался, пыхтел.
— Борька! Пошли за грибами! — предложил отчим.
— Мы ужо наготовили впрок! Насушили, наварили, всем хватит. И ты с собой возьмешь в город. Нынче отборные боровики были. Засыпались ими. Грех жаловаться. Ягод собрали всяких. Теперь только вози домой! — сказала Степановна.
— Ага! А нам чево останется? Иль жрать не хотим? Пусть бабки гонят, тогда дадим. На халяву ни одной банки не получат! — подал голос Борька.
Бабка руками всплеснула, готовясь отругать пацана, но хохочущий Герасим остановил ее:
— Узнал я нашего гаденыша. Уж так ты его хвалила, что напугала меня. Хотел температуру ему смерить, уж не заболел ли? А он сам вынырнул из своей жадной сраки. Ишь как запел знакомо! Вот в это поверю!
— Ах ты, змей окаянный! Да как посмел такое ляпнуть? Ить Гера и твоей матери повезет! В своем ли уме лопотать такое? Эх и бесстыжий! — ругала бабка, а сын смеялся:
— Он и в городе такой, даром не пернет. А тут ты захвалила! Борька каким был, таким остался. Его никто не исправит!
Пацан сидел насупясь.
— Борька, колись, гад, зачем тебе деньги? Да еще в деревне, на всем готовом? Ты ж в сельпо не ходишь! К девчонкам еще рано!
— Как бы не так! Я с двумя сразу тусуюсь. Они чуть побольше. И не смотри, что деревенские, то конфеты, то жвачку дай, — осекся, но понял, что уже проговорился.
— А за что их балуешь? В наше время иначе было, Никаких гостинцев не брали, а уж просить считалось вовсе совестным.
— Ага! Вы за просто так, а меня целоваться учат, обе враз. И все равно у Ксюхи лучше получается. Она по- настоящему, а Нинка еще по-детски! А без конфет и жвачек не станут учить. Это ж девки!
Герасим задумчиво чесал затылок. Хоть и мал пацан росточком, а и у него природа верх берет. Пока целоваться учат Борьку, а что дальше? На него на одного не успеваешь заработать. Растерялся мужик.
— Внучек, Борюшка! Детка мой! Когда ж ты успел с нашими сдружиться до самых конфет и целований?
— Ой, бабуль, ну я ж не телок, к юбке не привязанный. Корову отведу, по пути зайду…
— Как же так? С одними целуешься, другим гадости делаешь? — удивился Герасим.
— У тебя и бабули тоже не все в друзьях…
— Но я дружбу не покупаю. И врагов у меня больше нет.
— Ну пойми! Попросил я у Ваньки велик, чтобы Ксюшку покатать. А он не дал, еще и бабником обозвал. Неужель смолчать надо? Вот и сунул им хомут в колодец. А Вовке с Веркой петуха в трубу засунул, чтоб они моих девок сучками не обзывали. Они хорошие. А вот Верка… Она с Васькой по- большому встречается, всамделишно! Мне Нинка псе рассказала. Они рядом живут.
— Борь! Скажи честно, где деньги взял девкам на конфеты и жвачки? — положил Герасим руку на плечо мальчишке.
— Я ни у кого не украл! Свои привез из города! Правда, они скоро закончатся, — украдкой глянул на Герасима и протянул руку кверху узкой, слабой ладошкой.
Мужик понятливо улыбнулся. Спрятал под стол мальчишечью руку, положил в нее несколько купюр и спросил;
— На первый случай хватит?
— По самые уши! — просиял, обрадовался пацан.
— Теперь дашь грибов и варенья?
— Только не все. Нам тоже хавать надо.
— Ладно, с голоду не помираешь, — улыбалась Степановна, радуясь прижимистости внука: «Этот копейку по ветру не пустит. Все к себе загребет. Запасливый, как истинный деревенский. Не зря у меня живет, жизни учится».
Деньги… Борька по-обезьяньи быстро спрятал их в необъятные карманы штанов. В них при желании можно разместить полный банковский сейф и не сорвать спину. Он, конечно, слукавил, что деньги у него кончаются. Их имелось прилично. Хватило б носить подружкам конфеты целый год. Но… Борька никак не мог сказать правду. Он жестоко заболел бы, если б Герасим не подкинул бабки.
Будучи жадным до беспредела, сам не терпел прижимистых. И уважал по отношению к себе доброту и внимание. Со своими подружками он не отличался щедростью. И все ж деревенские девчонки предпочли Борьку еще потому, что от своих сельских ребят они и того не видели. С Борькой они бесились безобидно. Учили обниматься, целоваться. И хотя все были наслышаны от старших о более серьезном, границу допустимого не переступали, боялись последствий, о которых на каждой скамейке судачили вездесущие старухи. К их разговорам поневоле прислушивалась любопытная детвора.
— Борь, может, поедем в город? Мать по тебе скучает. Да и учебный год в школе только начался. Не опоздаешь нагнать. Не оставаться же неграмотным? Совестно будет, хотя б школу закончить нужно. Ведь читаешь по слогам. А как с техникой справишься?
— Ты мне купи, потом спрашивай! Одолею хоть компьютер!
— Не свисти! Компьютер с тремя классами одолеть. Техника сложная, знаний требует. Для него средней школы мало!
— Ты мне сказки не рассказывай. Вон Санька, тот, что крутой, ничего не закончил, а на компьютере хакерничает. И другие тоже. Они даже вирусы вгоняют. Меня научат, если свой компьютер заведется.
— Нет! Малограмотному не буду покупать такую технику, нет смысла. Да и зачем? Злобствовать? Так и скажут, что дураку грамота вредна.
— Во! Сразу условия ставишь! Мало в город, еще и в школу опять запихнете. А я там с училкой погрызся, — сознался тихо.
— Зачем ругался? За что? — всплеснула руками Степановна.
— К доске вызвала, а я урок не выучил.
— А почему? — спросила бабка.
— Ну не успел. Вечером на улице допоздна пробегал с пацанами, а утром проспал, как всегда. Ну, училка мне визжит: «Давай дневник, лодырь! Завтра без матери не появляйся в школе!» Ну, зараза! Еще и линейкой въехала по уху. А когда к доске повернулась, я ей железной пулькой из рогатки в сраку зафитилил. Она у ней двухэтажная. Думал, не почует. Ну куда там, как развонялась! Все парты проверила. А я успел рогатку в штаны сунуть. Когда учиха подскочила, меня соседка выдала.
Училка вопит как недорезанная: «Достань рогатку!» Я и спроси: «Какую?» — рассмеялся Борька. — Поволокли меня к директору. Тот только потянулся к моему уху, я тут же пригрозил газетой и судом, а еще крутыми. Ни во что он не поверил и по морде мне дал. Я с урока к Сашке-крутому смылся. Все рассказал, тот двоих с собой прихватил и меня. Зашли к диру в кабинет. Санька меня показал и спросил: «За что трамбовал моего кента?»
Директор мигом заикой сделался. Его выволокли за угол, во двор, и как врубили! Он орал, как баба. На все места мокрый стал. Крутые знатно его оттыздили, велели на коленях прощения у меня просить. Мне его жаль стало. Простил. А зря… Он уже на другой день сказал, что оставит меня на второй год! Неужель даром
