Алло! Я звоню по объявлению в газете.
— Слушаю, — ответил усталый голос.
— Может, я не совсем тот, кого ждете, но хочу предложить себя, — замялся Герасим, сбился, смутился и не знал, что нужно сказать еще.
— Как вас зовут? — спросила женщина тихо.
— Герасим.
— Редкое имя. Меня — Наталья.
— Я тоже обычный, как валенок, простой- Конечно, старше. Но в разумных пределах. Семьи нет и не было. Детей тоже.
— А почему? Вы отбывали срок в зоне?
— Наталья! Я не только сидел. Я был в Афгане. Воевал. Там потерял любимую.
— Сочувствую вам. Но я при чем?
— Возможно, вы восполните потерю?
— Не знаю. Ведь у меня сын. Трудный пацан. А у вас своих не было. К чужому сможете ли привыкнуть? Я уж не говорю о большем.
— Мне кажется, нам самим нужно сначала познакомиться. А потом решать более сложные вопросы. Может, с первого взгляда не подойдем друг другу?
— Давайте увидимся. Но не сегодня. У меня как назло на вечер много дел подсобралось.
— Может, помогу?
— Давайте определимся. Вы сами как хотите?
— Когда увидимся? — повторил вопрос Герасим,
— Завтра! После работы… — Назначили время и место встречи.
Никита и Женька не верили в услышанное. Их Герасим назначил встречу женщине? Ведь раньше он о том и слушать не хотел.
— Что удивило, братья? Иль я хуже стал? Ведь вот вы оба имеете семьи, детей. У вас свои радости. И только я живу неприкаянно. Кругом один. Да, потрепала меня жизнь. Но не вытряхнула из шкуры. И я, как все, обычный человек. Вон в деревне побывал у Кати — школьной подружки своей. Ну и сказал матери. Она так выругала, словно что-то злое утворил. А по сути, мы оба с ней были счастливы, как дети. Пусть недолго, но порадовались жизни. Ведь я все эти годы после Афгана не чувствовал себя мужиком. Я никому не признавался. Не хотел насмешек и сочувствий. Боялся их и скрывал свою беду. А когда к Катюшке пришел, почувствовал, что ожил во мне мужик. И я радовался, как пацан. Плевать, что у нее до меня полдеревни перебывало. Мы не собираемся жениться. Просто нам было хорошо вместе, Разве можно ругать иль осуждать такое? Может, эти минуты были самыми дорогими за все годы. Кто знает, как она сложится дальше, та жизнь, но я благодарен Катюшке за все. Она вовсе не больна. Живет своим укладом, без оглядки на деревню, и правильно делает.
— А разве мы запрещали тебе иметь бабу? То твое дело, кого приведешь. Никто не осудит и не обругает. Давно пора. И о болезни твоей догадывались. Знали, что от нервов она. Одного ждали — когда пройдет и все наладится, — говорил Евгений.
— Мы тебя лишь на ночь оставляли. Всегда с тобой были вечерами. Не понял я, за что нас упрекаешь? Мат > отругала за Катьку, но мы при чем? Какое наше дело, кого себе выберешь, тебе с той бабой жить. Мы лишь по возможности помочь должны. А лезть в душу иль постель, указывать никто не собирается, — хмурился Никита.
— Ты эту бабу, с которой пойдешь знакомиться, сюда приведешь?
— Пока не знаю, как сложится у нас.
— Як чему спросил, если сюда, прибраться стоит. Сейчас наших баб приведем. Мигом марафет наведут, — предложил Женька.
— Не надо. Я не на ночь, на жизнь присмотрю. Пусть все останется как есть. Коль будет сидеть сложа руки праздной барыней, зачем она мне? — усмехнулся Герасим.
— Хочешь враз проверить, какая она хозяйка? — прищурился Никита.
— Вспомните, как раньше в нашей деревне девок сватали? Заставляли невесту саму приготовить. А уж как ее избу смотрели! С белым платком проверяли на пыль стены и мебель. Как белье постирано и сложено, как помыта посуда? Вкусно ли готовит? А уж коль что не так, уходили сваты и на всю округу несостоявшуюся невесту хаяли, поносили последними словами. Таких девок до самой стари никто уж не сватал. Даже осмеивали. Лом или кол возле ворот оставляли. Вместо мужика!
— Таких трое в нашей деревне было. Никто их замуж не взял. Отправили перестарков в город, закончили какие-то курсы, зацепились и живут. Говорят, двоих все ж взяли. С детьми, мужьями приезжали в деревню. Может, мужики кулаками заставили их, научили чему-то?
— Э-э, нет! Коль свиньей родилась, из нее бабу не слепишь! — вздохнул Женька.
— Ты чего сетуешь? Твоя целыми днями как пчела вкалывает! — ахнул Герасим.
— Знал бы, чего это мне стоило! Я ж стерву от семечек три года отучал. Всю морду исковырял. Поджопниками с завалинки пинал. Привыкла в деревне с девками плевать шелухой вкруг себя. А здесь по зубам получала. Ох и выла вначале. Грозилась в деревню вернуться. Я ей двери настежь и велел отваливать. А куда? К отцу с матерью? Там еще три телки неогулянные. Их бы с рук сбыть. Тут разводя га. Кому нужна? Сами знаете, как в деревне к таким относятся. Проходу нигде не будет. Вот и Алена моя мигом мозги сыскала, вспомнила, как ее свои встретят. Отец за кнут схватится и пешком обратно пригонит. Вот только возьму ли обратно? Так-то постояла перед дверью и на коленки упала. Прощения просила. С тех пор семечки в рот не берет. Отскакивает от них, как от проказы! — смеялся Женька.
— Это мелочь. Я и тогда тебе о том говорил. Семечки замести можно. Стоило ль девку за них так шпынять и колотить? Вот я свою чуму глумную чуть в корыте не утопил со зла!
— За что? — округлились глаза Герасима. Он всегда жалел молодую и тихую жену Никиты — Дарью.
— Не за доброе! — отмывал мужик клеенку на столе. Женька, подбеливавший печку, тоже рот разинул. — Одна привычка у ней засела с самой деревни. От бабки и матери взятая. Тех тоже мужики всю жизнь по макушке долбили, а толку не получили. Вот и моя дурковатая, помоется, оденется как картинка, а сморкается в подол. Еще когда встречались, ругались из-за этого. Все подолы у нее от соплей либо мокрые, либо колом. Аж совестно. Добро бы только дома, но и в гостях. Не знал, куда глаза девать. Суну ей платок, она, зараза, в подол выбьет и платочком остатки вытрет. Говорил ей, просил, убеждал, стыдил.
— Дорогое платье купил бы, сама не стала б в него сморкать, — хохотнул Женька.
— Ей дорогое? Она пусть ситцу радуется. Все равно отучил. Я ей подолы перцем обсыпал. Все, какие были. Ох и орала. Глаза на лоб полезли. А я ей еще добавил. Теперь уже все. Вот беда была с тещей. Та, дубина, в занавески это делала. Тесть их и наперчи по моей подсказке, Теща полы мыла и хвать, приложилась к занавеске. Но тесть не поскупился. Перец ей во все дыры сыпанулся, в глаза, в нос, в рот. Думали, кончится баба. Еле проперделась к ночи. Но с той поры на меня волком косит, думает, что мне подперчить. Во старая кляча, никак не может простить.
— Э, мужики! Зачем же мы убрали? Ведь договаривались иначе! — спохватился Герасим.
— Забылись. Да и пусть знает, что не замухрышка ты! Не одиночка! Есть кому вступиться и помочь.
— Она еще, может, и не согласится прийти ко мне в первый же день, — засомневался Герасим, оглядев себя в зеркале.
— Уморил братан! Да такие, как ты, теперь нарасхват. Оглядись, кто холостякует? Бомжи, наркоманы и бухари. Им бабы по барабану! Любую пропьют! Они ни себя, ни ее не прокормят. И детвора по фигу. Теперь путные, мужики по две, а то и по три семьи имеют. Есть возможность — ею пользуются. Да и баба тебе досталась с хвостом — чужим ребенком. Это ты станешь присматриваться, ей-то куда?
— Как хоть ее зовут? — поинтересовался Евгений.
— Наталья!
— Ну, удачи тебе! — пожелал Никита вслед.
Герасим шел не спеша. Знал по рассказам мужиков, что все женщины обязательно опаздывают на свидание, особо на первое.
Как же удивился он, подойдя к кафе немногим раньше обусловленного времени, что Наталья уже
