вареньем и пряниками. Разглядывал Гошкину квартиру. По глазам было видно, что пацану тут все понравилось.
—
Дядь Гош, а Ваш фонарь от батарейки иль на керосине работает? — спросил хозяина.
—
Вообще, у меня всякие есть, а этот — от керосина. Другие, хочешь, покажу? — достал чемоданчик из-под дивана.
У Степки глаза загорелись. Еще бы, такое сокровище увидеть! С десяток разных фонарей и фонариков. У мальчишки от волнения руки затряслись.
—
Ого, как много! Можно потрогать?
—
Конечно! — разрешил Гоша, радуясь, что собрал всю эту коллекцию у Андрея и Бондарева, не выкинул, решил сберечь на всякий случай.
Теперь вон Степка каждый осматривает, гладит. Половина фонариков работает. Степка даже повизгивает от восторга.
—
Нравятся?
—
Конечно! Такие классные!
—
Бери, которые особенно по душе пришлись.
—
А можно? — не верилось пацану.
—
Я дарю их тебе, но только часть, не все
—
А какие?
—
Те, что сам выберешь!
—
Не, не возьму, — встал Степка, с трудом заставляя себя не смотреть на фонари.
—
Почему? — не понял Корнеев.
—
Мамка ругаться будет. Скажет, что я выпросил, и не поверит, что подарили.
—
Я ей записку напишу. Поверит, — пообещал человек.
Мальчишка выбрал два фонарика.
—
Чего так мало?
—
Больше не надо. Один, чтоб в сарай к корове ночью сходить, другой, чтоб за дом, в уборную. Я боюсь туда по потемкам, но бывает, надо, — признался Степка.
—
А вы где живете? — спросил Гоша.
—
На самом краю поселка, последний дом наш. Дальше распадок, за ним огороды. И мы там картошку сажаем. В этот год много накопали. А мамка хочет Вас в гости позвать. Вот кончится молозиво, начнется молоко, сделаем масло, сметану, творог, и мамка позовет Вас на вареники с творогом и ватрушки. Ох, и вкуснятина! Придете к нам?
—
Не знаю, как получится. Загадывать не люблю.
—
Почему? А я люблю ходить в гости! Только мама не разрешает, — опустил голову Степка.
—
Что так?
—
Говорит, не умею себя вести правильно. Всюду лезу, про все спрашиваю, вмешиваюсь в разговоры взрослых. Это никому не нравится, потому сидим дома. А вот за Вами я сам приду, чтоб не искали, ни у кого не спрашивали.
—
В конце села последний дом я и сам найду, — пообещал поселенец, подлив гостю чай.
—
Наш дом самый приметный изо всех. У него окна и ставни зеленые, чтоб зимой летний цвет в окна смотрелся. Знаете, глазам теплей становится, и зимой не так тоскливо смотреть на улицу.
—
Хорошо, я запомнил! — смеялся Гоша.
—
А еще у нас на заборе гладыши сохнут. Во дворе куры бегают. Другие скотину не держат, говорят, что это стыдно! Они себя городскими считают. Только тут не город, но и не деревня. Что-то среднее. Ну, и что? Живем мы здесь тихо, как мамка говорит.
—
Степка, все хотят дышать тихо, да не всегда фартит.
—
А что это «фартит»?
—
Везет, удается, получается
—
Мамка говорит, что мы с нею невезучие, — шмыгнул носом пацан.
—
Почему так кисло?
—
Мамка говорит, потому что мой папка от нас сбежал. Кобель и тот с цепи удрал, даже кота украли. Когда она с работы приходит, а я еще в школе, даже выругать некого.
Гошка от души рассмеялся.
—
У тебя, наверное, дружбаны имеются?
—
Ага, одна мамка! Побегу, а то я у Вас все пряники сожрал! — глянул на пустой кулек. Одевшись у порога, Степка напомнил, — значит, не забудете про зеленые окна?
—
А ты про фонарики! — подал мальчишке те, которые понравились.
Когда пацан ушел, Гоша взялся разгружать сумку. В ней яйца и домашнее сало, драники, заботливо завернутые в фольгу, еще горячие. Теплые, вязаные носки, совсем новые, пушистый шарф на шею, тоже самовязка, и рукавички.
«Вот это баба! Сколько теплушек подарила. Я никогда сразу столько не имел! И в гости позвала. Вишь, как хитро придумала, через сына передать. Сама не насмелилась, не решилась. А со Степки какой спрос? Но про зеленые окна неспроста напомнил. А может, и он во мне человека признал? Но возник, не оробев, как к себе домой, — вспомнил Гоша и подумал, — что теряю? Схожу к ней, коль позвала. Оно хоть вечер веселей скоротаю. Веж ж с бабой, не один, как волк в логове. Ко мне кто возникнет? Хотя, Любка может! А если узнает, что я у Аньки гостевал? Хрен с нею? Она ж брезгует со мной, поселенцем, белым днем встречаться. Вот пусть знает, что я тут в спросе! Может, для другой бабы подарком стану! Хотя б и Анне! Чем она хуже Любки? Пацан мне — не помеха, скентуемся с ним. Анна вон не была со мной, зато сколько тепляка передала. Руки у ней на месте. И душа живая! Теплая. Не полезет как пекариха с кулаками к башке. Не попросит водки как Любка. Ведь пекариха пьет наравне со мной, хоть и баба. А каждому известно, коль баба пьяная — транда чужая. С Анкой такого не будет, смирная баба. А вот Любка пусть засохнет от злости. Проучу метелку, нехай себя за задницу грызет!» — повеселел поселенец.
Едва он убрал со стола остатки ужина, в дверях появился участковый.
—
Как живешь, Гоша? — опросил, улыбаясь.
—
Нормально. Когда Вас нет, еще лучше. С чего ко мне зачастили? Иль опять накапали фраера? Так я ни в зуб ногой. Никому даже слова матерного не прошептал.
—
Гош, что у тебя стряслось? Кто задел?
—
Никто. Я, если надо, сам сумею любому глаз на задницу натянуть.
—
Ладно, не звени. Почему столько месяцев возил старикам воду бесплатно, а теперь деньги стал брать? Кто-то обидел? Скажи!
Поселенец молча сел рядом, закурил и, отвернувшись к окну, заговорил глухо:
—
Старики, конечно, ни при чем, но ведь и я — человек! А когда в
Вы читаете Дикая стая
