лицо плюют, разве не обидно?
—
Это ты о ком? — насторожился участковый.
—
Имя не скажу. И не дави! Но ведь получил я по самые помидоры! Оказалось, что я тут вроде недочеловека! Да, так вякнули! Мол, со мною по светлому дню говорить вблизи совестно, со мной никто не станет общаться, заводить семью, потому что поселенец. Мол, поселковые такое не поймут и презирать станут из-за меня. А я, дурак, жалел всех…
—
Гош, уж и не знаю, кто тебе такое натрепал, но у нас в поселке есть люди, с которыми много лет никто не общается и не здоровается, хотя они никогда не были судимы и живут в Усть-Большерецке больше полувека. При чем тут твое положение поселенца? Главное, как сам относишься, и как тебя воспринимают. Вон на моем участке два соседа живут. Дома рядом, окна друг дружке в глаза сколько лет смотрят, а хозяева все годы на кулаках здороваются. Уж как друг к другу обращаются, повторять не хочу. Ни один зэк такого не передышал бы. А знаешь, почему? Один всю войну на своем танке прошел, второй у немцев старостой был. И теперь, посуди сам, как они примириться могут? Оба из одного села. Друг друга с пацанов знали. И хотя мужика в старосты вся деревня уговаривала, да и он никого за годы войны немцам не выдал, танкист как выпьет, выскакивает на соседа с кулаками, и когда достает, вламывает тому круто. Случалось, бывший староста прихватывал танкиста за шкирняк, но никогда никто из них не жаловался в милицию. Думали мы, что когда-нибудь их разборка станет последней. Часто видели мы результаты тех тусовок. То у одного галогены на обоих глазах, то у другого зубов во рту не достает. Знатно квасили друг другу рожи. Разнять, да что там, подойти к ним никто не решался. Земля гудела у них под ногами. Случалось, даже ночью махались два дурака. Уговоры ни на одного не действовали. Так вот чем больше их успокаивали, тем сильней они зверели. И люди устали от них, перестали обращать внимание. Мы тоже рукой махнули. Ну, сколько можно? Прошло так пару лет. И вдруг после сильнейшей пурги вижу, как танкист дом старосты от
снега
очищает, чтоб тот выйти смог. Я, увидев это, своим глазам не поверил. А танкист сказал мне: «Чего вылупился? Иди, помоги гада откопать! Иначе как жить стану? Надо ж иногда пар выпустить! А с кем, как не с соседом? В прошлый раз он меня откопал. И только я вышел на радостях на свежий воздух, он лопатой по башке огрел! Да так, что искры из глаз брызнули во все стороны. Теперь я его припутаю. Пусть у него в портках жарко станет!» И верно! До поноса довел! Зато радости сколько было! Хотя оба пожилые мужики, а тешатся как дети. Они не могут друг без друга. Наедине грызутся, как два пса, а когда предложили им разъехаться, чтоб не жить в опасном соседстве, оба отказались. Я это к чему? Человеческие отношения — штука тонкая. Тут смотря кто тебе сказал? По какому поводу? Может, в шутку, или кто-то хотел себе цену набить. Впрочем, время в любом случае прояснит ситуацию и покажет, кто есть кто? Но и эта обида не дает тебе права обижаться огульно на всех поселковых. Вон бабка Вера привыкла тебя оладками угощать, а нынче ты отказался. Даже не зашел к ней. Так и осталась средь двора в снегу с протянутыми к тебе руками. Без платка… Она упала возле калитки. Встать ей тяжело, да и помочь некому. Вокруг никого. Я случайно оказался рядом, поднял. Она, согнувшись, домой пошла. В тебе бабка своих внуков видит. Оба в Афгане погибли. Оба — твои ровесники. Ни один не вернется, а старая помнит, они любили оладьи, ее мальчишки. Пусть хоть кто-то поест и тихо помянет внуков вместе с нею или просто скажет ей, как когда-то они говорили: «Спасибо, бабулька! Как вкусно!» Ведь это так дорого для нее, что еще может сделать кому-то добро, а значит, еще нужна на земле! Разве это так трудно, Гоша? За этим даже не нужно ехать на реку, долбить прорубь и черпать ведрами холодную воду. Добрые, теплые слова мы берем от сердца. Чем их больше, тем ценнее человек. Неважно, свободный он или поселенец…
—
И чего ты мне мозги сушишь, лейтенант? Я «пашу» даже в непогодь, когда поселковые носы
из хаз не высовывают. Сам знаешь, из-за меня нигде ни простоя, ни перебоя не случалось. Почему мою душу пинаешь? И не видишь, когда меня топчут ногами фраера?
—
Ты не говоришь, кто именно сказал тебе гадости. Доверься, я сам с тем человеком поговорю, — пообещал участковый.
—
Не стоит, сам разберусь. Говорить не буду, но и сказанного не забуду. Накажу по-своему, по-мужски. Пусть попробует передышать! — усмехался Гоша.
Участковый, глянув на поселенца, догадался, в чем дело. Вот только не знал, кто она, но то, что обиду нанесла женщина, был уверен. Он ушел от Корнеева, пожелав тому удачи. Гошка обдумывал свое.
На следующий день, закончив работу, переодевшись и заскочив в магазин, поспешил в гости к Анне. Он мигом нашел дом с зелеными окнами. Вошел во двор и стукнул в двери, но никто не поспешил открыть ему.
«Во, блин! Приходите в гости, когда нас дома нет! Так, что ли?» — осерчал поселенец и уже хотел уйти со двора, как вдруг услышал шевеление, чьи-то шаги за домом. Вскоре увидел Анну. Она шла с полным ведром молозива.
—
А я уйти уже хотел, — признался мужик.
—
Не обижайся, Гоша! С коровой заняты! Она отелилась, теперь каждые четыре часа дою ее.
—
Как успеваешь? — спросил бабу.
Та платок на голове поправила. Улыбнулась кротко. Взялась за ведро, но Гоша опередил:
—
Давай занесу. Скажи, куда определить?
—
В избу. Телка поить надо. Курам налей, пусть вместо воды пьют. Яйца вкусные будут. Да кабанчику в кормушку плесни для аппетита. Во! Остальное — теленку, его нельзя перекармливать, поносить станет, — завела гостя в дом, где прямо в прихожей, в отгороженном углу скакал и резвился теленок. —
Пройди в зал, — предложила Анна, а сама прошла на кухню.
Вскоре Степка пришел:
—
Мам, я почистил в сарае, а вот сена не смог достать много. Темно, не видно ни фига! Завтра утром с чердака скину.
—
А как корова? Всю ночь будет голодная?
—
На ночь ей хватит! — увидел пацан Гошу.
—
Во, здорово! Нашли нас! Я же говорил мамке, что хорошо объяснил. Она не верила, — выдал сын Анну, та покраснела.
Поселенец понял, здесь ему рады и очень ждали.
Хозяйка возилась на кухне, ведь гость в доме. Нужно угостить. Накормить досыта. Гоша о своей сумке вспомнил, не зря в магазин заходил. Взял ее, отдал бабе. А вскоре сел к столу. Здесь чего только нет, хотя и не знала, что гость пожалует.
—
Не хлопочи! Хватит, присядь сама. Отдохни. Вон как издергалась. Тут еще меня принесла нелегкая! — говорил Гоша.
—
А мы Вас давно ждем! — выдал Степка.
—
Я бы пришел и раньше, но ведь не приглашали. А незваный гость хуже татарина!
—
Гош, ты в любое время прийти можешь. Помнишь, как я ввалилась к тебе в пургу? До сих пор не могу вспомнить, как дошла? Полуживая! Если б еще немного, хоть с десяток шагов, не осилила б их. Сил вовсе не стало.
—
Теперь не дергай память. Все позади. И Бондарева нет… Видишь, как летит время.
—
Помню твоего соседа, водку он пожалел. Не хотел, чтоб ты тратил ее на мои ноги.
—
Прости Игоря. Он уже далеко, убили. Кто и за что, никто не знает.
—
Здесь случайно не убивают. Выходит, был перед кем-то очень
Вы читаете Дикая стая
