тут
наез
дами была, потому никто не
знал, когда приеду.
Иначе давно убили б, как двух последних, — прикрыла рот
рукой, испугавшись своей откровенности.
—
Не бойся! Меня не испугаешь. Я худшее знал, —
1
махнулся поселенец.
—
В этом селе народ сволочной. Работал тут инспектором один мужик. Припутал семью на нерестилище, отца с тремя сыновьями. Они, гады, у кеты икру отцеживали, а саму рыбу бросали. Ну, а на жилье медведи пришли. С браконьерами свои разборки устроили, кое-кого изувечили. Ну, тот инспектор решил посмотреть, почему в том месте мужиков медведи заламывают всякий
день. Вот и
нагрянул, а там горы рыбы гниют. Вонь адская. Тут и семейка промышляла. Все браконьеры. Он их — за «жабры». Они ему взятку предложили, хорошие деньги. Инспектор не устоял, согласился. А эти сволочи засветили его ментам. Так и спекся. На десять лет загремел на зону, а браконьеры сухими из воды вышли, даже штраф с них не взяли. Зато у инспектора трое детей дома остались, с матерью живут. Кто им поможет? Наоборот, все ругают, осмеивают. А за что?
—
Выходит, ты до пенсии в общаге застряла? — спросил Корнеев.
—
Надежд у меня никаких. Это точно. А в общаге, сам знаешь, живешь, как получается, а не так, как хочется.
—
Я не дышал в общаге, но представляю, примерно, как в бараке зоны. Весь на виду, как на «параше». И хоть тресни, деваться некуда. Хоть вой! А если взвоешь, влетишь в одиночку. В «мешок»! Чем туда попадать, кайфовее разом откинуться. Оно хоть кем будь, вор или насильник, одиночка хуже пытки. Лучше «маслину» схлопотать. Потому в бараке мужики меж собой кентуются, особенно у кого большие сроки. Дотянут до воли или нет, никто не знает. Да и на свободе не всех ждут. У некоторых к «звонку» никого в живых не оставалось, и, выходя на волю, зэк оставался еще больше одиноким и несчастным, чем в зоне. Там хоть барак, шконка, хамовка, на воле — ничего. Оно красиво звучит «свобода»! Да только многие сваливали с нее в зону уже через неделю. Кому мы нужны вольными? Зэк — это дармовые руки, и человеком его можно не считать. Чуть что не так, грохнет над «репой» автомат, повалит «мурлом» в землю. Если не задел, целуй ее, матушку. А если вошла «маслина», радуйся еще больше: свободным стал от «бугров», пахана, «бабкарей», охраны, оперов и собак. Никто уж не подденет в зубы, не даст в морду или в ухо, не швырнет в шизо. Мертвых судит только Бог! Людям такого права не дано. Да и за что? Ведь ворами многие стали не от жира! Просто хотелось жрать! И ты это должна знать, раз выросла в детдоме.
—
Что верно, то верно! Есть очень хотелось. Порой горбушку хлеба уносила из столовой, прятала под подушку и ночью ела, — вспомнила Оля. — Думала, когда стану взрослой, у меня будет свой угол и много хлеба! Своего угла у меня нет до сих пор и уже не будет, да и на хлеб тоже не всегда хватает. Надо одеться, обуться, на чем-то спать. Все стоит больших денег. А где взять? Мне недавно предложение было сделано, слышь, Гоша, полковник подвалил. Из пограничников. Ему до отставки год служить осталось. Поверишь, у него на лысине ни пушинки не уцелело. Его дочь на семь лет старше меня, детей имеет. Так тот дедок, знаешь, что прокукарекал? Такими, мол, как он не бросаются. Если очень захочет, женится и на семнастке. Я ему удачи пожелала, а он в ответ: «Погоди, еще сама ко мне прибежишь, в ноги упадешь, сапоги лизать будешь, чтобы взял, повторил предложение, да поздно будет!» Вот козел! Думает, что за деньги его старую задницу нарасхват целовать станут. Да вот шиш ему в протезы, я — не дешевка и не продаюсь. Нет на мне ценника и не будет. Лучше сдохну, чем со старым бегемотом шашни крутить! Не на ту нарвался!
—
Успокойся! Этот фраер сыщет приключения на жопу. Хорошо, если передышит. А вот с тобой — не зарекайся. Не говори «никогда»! Природа свое потребует. Прижмет так, что любому мужику будешь рада! Пусть он окажется хорошим человеком. Ведь должно в этой жизни хоть кому- то повезти…
—
Гош, не выгоняй меня в Октябрьский! А то премии лишат, — попросила Оля жалобно.
—
Ладно, но в мужичью лямку не впрягайся! — потребовал Корнеев, потеплев к гостье, ставшей совсем понятной, близкой, как сестренка, и совсем беззащитной, слабой. Куда делась ее жесткость и грубость? Женщина сидела как девчонка, подобрав под себя ноги. Гоша подсел к ней на диван, укрыл плечи одеялом. — Спи ты здесь. Все ж у меня теплее и словом перекинемся. Чего там одной мерзнуть? Ложись спокойно, здесь тебя никто не обидит.
Ольга поверила и легла. В темноте они еще долго переговаривались.
Утром Корнеев пошел ремонтировать лодочный мотор. Он не только заменил шпонку, но и перебрал, смазал его, отрегулировал. Только проверив, успокоился, положил в запасник несколько шпонок и канистру бензина. Пришел домой поесть. Ольга уже все приготовила и ждала поселенца. Она выглядела отдохнувшей.
—
Гош, я взяла с собою инструкции, наши, ведомственные. В них все по полкам разложено и расписано, в каком случае взимается штраф, когда нужно обращаться в милицию, в прокуратуру. Короче, все твои права и обязанности определены здесь. Ни шагу в сторону. Помни, нельзя оставлять гадов без наказания, — предупредила женщина.
—
Скажи, были случаи, чтоб ты за рыбу человека на зону отправила? — спросил поселенец.
—
Конечно! И не одного! — ответила, не моргнув.
—
И не жаль было?
—
Нет, Гоша! Полумерами в нашем деле не обойтись. Раньше оно, знаешь, как случалось, люди ловили рыбу только для себя. Лишнего не брали. Сам рыбу не бросали по берегам, совесть имели. А теперь только икру давят на продажу. Как к таким относиться? Я в свое время бочками находила икру в подвалах. Оно и теперь ситуация не лучше. Понятно, что не все находим. Ну, посуди сам, зачем людям на зиму три бочки икры, когда в семье трое человек? Лопнуть что ли? Ее бочки много! А когда попадают браконьеры на лову, они не извиняются, сразу за оружие хватаются. Его у них полно всякого! От дубинок до «мухи». Им и катер пробить не сложно. Ты статистикой поинтересуйся, сколько за год рыбинспекторов убивают? Там не единицы и не десятки! А знаешь как обидно? Почему нас не щадят? Я в позапрошлом году бывшего мужа поймала. Вместе — с другом возник ночью. Они не ожидали, что я появлюсь, кету потрошили. Рыбу в кусты относили, а икру — в бачки, специально для этих целей изготовленные. Удобно, с комфортом расположились. Тут тебе и палатка, и костер! Ну, я к ним на огонек подвалила. Издалека костер приметила, заглушила мотор, чтоб не услышали меня, и подошла на веслах тихонько. Причалила к берегу как злой дух. Эти двое даже не оглянулись. Я, когда вплотную подошла, крикнула им: «Руки вверх! Живо в лодку!». Они аж присели со страха. Бывший, когда меня увидел, подумал, что на тормозах спущу шкоду. Меня на уху позвал, полез обнимать. Был уверен, что прощу, и говорит, мол, для себя хотим на зиму небольшой запас сделать. Ну, я глянула: штук пятьсот кетин в кустах валялось. Три полных бака икры в палатке стояли. Да сотни три рыбин еще собирались разделать. Ничего себе запас! Ну, я озверела. Сорвалась на бывшего. А его друг — за нож и на меня попер! Я тем и спаслась, что вовремя оглянулась. Врубила ему по мужскому, коленом в пах, влетел разом в реку. Ни плыть, ни разогнуться, ни дышать не может. Обоих связала
и
в лодку забросила. Их посудину вместе с икрой зацепила и доставила в райцентр, сдала в милицию обоих. По два пода получили с конфискацией имуществ
a.
Ох, и проклинали они меня оба, особенно бывший. Грозил после зоны со мной разделаться, как с кетой!
—
Они уже на воле? — спросил Гоша.
—
Давно!
—
Виделась с ними?
—
Много раз.
Вы читаете Дикая стая
