хватило срам прикрыть, он же, как на грех, весь наружу вывалился. Так-то и побег домой, сверкая гольной задницей, а спереди руками прикрыл не столько от людей, сколько от собак, чтоб не оторвали. И не он один вот так из свалки выскочил. Иных все ж достали псы и спереди и сзади. Нынче уколы принимают в покусанное. Дед Лаврентий от тех уколов уже сдвинулся. Орет от боли на всю избу, внуков наполохал. Говорит, что у него собаки половину мужичьего достоинства отгрызли. А бабка за это грозит из дома согнать, мол, зачем ей старик с окурком? Не надо было в драку лезть, коль хрен плохо держался! Не только мужиков, но и баб поувечили! — смеялась Анна.
—
И кого ж достали? — оживился Гошка.
—
Г
алке
Хохоревой сиськи отгрызли!
—
Где они их нашли? Это ж ни баба — гладильная доска, ровная как шконка. Ни ухватиться, ни глянуть не на что. Сущая «параша». На такую только поссать вместо столбика. Выпусти зэков после червонца в зоне, эту лярву никто не захотел бы. Всяк свой хрен ни на помойке поднял, чтоб об такую пачкать! Тьфу, уродка полоумная! — серчал поселенец,
—
А еще Любку-пекариху раздели. Всю жопу искусали. Она и досель ни лечь, ни сесть не может. Все с воем. В туалете со слезами управляется. Нечего было лезть в свалку! Сунулась, вот и получила! — радовалась Анна.
—
Так ей и надо! — поддержал Гошка злорадно.
Поселенца никто из поселковых не навестил, не
поинтересовались его здоровьем даже соседи. Все дни, пока болел, только Аннушка и Ольга заботились о нем. Делали уколы, давали таблетки, ставили компрессы и примочки. Георгий шел на поправку медленно. Лишь к концу второй недели вышел на крыльцо покурить и приметил Мишку Сазонова. Вспомнил, что тот в драку не полез, так и остался возле магазина зевакой.
Сосед, оглянувшись, увидел Гошку, выронил из рук лопату и спросил удивленно:
—
Так ты живой? А я слыхал, что дуба врезал!
—
Не дождетесь, вашу мать! — рявкнул Гоша зло и сказал ухмыляясь, — скорей поселковые откинутся, а я еще подумаю! Мне на погост билет не дают без ксив!
Теперь он садился поесть к столу. Сам умывался, переодевался, силы постепенно возвращались к человеку. Он уже не надеялся на приезд Назарова, на его помощь и защиту. Сникла и Ольга. Вдруг утром раздался звонок в двери инспектора, длинный, голосистый. Ни Ольга, ни соседи так не звонили, и все поняли, что пришел кто-то чужой.
Назаров как всегда спешил. Войдя в дом, поздоровался со всеми наспех. Ольгу словно не заметил, слегка кивнул головой и присел рядом с Гошей, заговорил с ним вполголоса:
—
Был я у Рогачева, побеседовали. Он все рассказал как есть. Ситуация, понятное дело, напряженная вокруг вас, но такая обстановка везде. Повсюду инспекторы жалуются на бездействие милиции и властей. Никто нам не помогает и не защищает. Вот и остаемся один на один с толпой. Кто против нее устоит? Инспекторы надзора больше и чаще всех головами рискуют. Толпе плевать, правы мы или нет! Ей нужен повод. Люди не хотят голодать, а тут урвать можно все, что раньше дозволялось.
—
Что Стас сказал? — перебил Корнеев.
—
Злится, ругается, мол, зачем ты достал председателя рыбкоопа? Зловредный, злопамятный человек. Он теперь все время гадить тебе будет за сына. Не простит. Многих из поселка выдавил и с прежними инспекторами враждовал. Доходили всякие слухи, вроде гибель наших мужиков не обошлась без его рук, но нет доказательств. Слова к делу не пришьешь. Одно помни, его связи выходят далеко за пределы поселка. Никогда не знаешь, где достанет его волосатая рука? В общем, будь осторожен везде и всюду. Таких сволочей, как Шинкарев, теперь много развелось по земле. Я попытался с ним поговорить. Когда Павел Павлович узнал, кто пожаловал и какая будет тема разговора, передал через секретаршу, что занят и не может меня принять!
—
Ну и козел! — не сдержался Гоша.
—
Правда, Рогачев за него ответил. Сказал, что его сын вместе с друзьями уезжает в Питер и будет поступать в мореходное училище. Там они проведут почти четыре года, а потом устроятся работать на суда и в Усть-Большерецк уже не вернутся. Через неделю они покинут поселок, но сам Шинкарев остается здесь. До пенсии ему далеко. Так что жить вам здесь будет кисло. И спихнуть Шинкарева — шансов нет. У него помимо денег полно родни и друзей в областном руководстве. Хотел я в областное управление милиции позвонить, глянул в справочник, да и там Шинкарев! И тоже Павлович! Даже обидно стало: некому приструнить гада! — жаловался Назаров.
—
Александр Иванович, что-то с окнами надо сделать. Мне стекла каждый день колотят камнями, и Гоше нелегко приходится, — подала из-за спины голос Оля.
—
Мы уже подумали о том после ваших звонков и решили вот что. Гоша сделает все замеры, я их беру с собой, а через неделю приедут наши плотники с готовыми ставнями и поставят их на окна. Снаружи они будут оббиты железом. Думаю, после этого не придется стеклить окна. Плотники свое дело знают. Вы — не первые.
—
Неужели на Шинкарева нет управы? — то ли спросила, то ли подумала вслух Ольга.
—
Искали его ахиллесову пяту, да так и не нашли. Хорошо забронировался мужик, ничего не скажешь! — крутнул головой Назаров и добавил, — только себе неприятностей добавим.
Ольга сидела задумчивая и вдруг повеселела. Подскочила и сказала, смеясь:
—
Нашла! Придумала! Я ей сегодня позвоню!
—
Кому? — невольно подскочил Назаров и повернулся к бабе лицом.
—
Попрошу приехать к нам журналистку из Питера, Нэлю Беркалову! Помните? Она у нас недавно была. Мы с нею подружились. Эта никого не испугается, а уж разделает Шинкарева под орех!
—
Оля, может Беркалова никого не боится. Не сомневаюсь, что она очень хороший человек, сильная, принципиальная журналистка, но и она не сама по себе и не может дать в газету все, что захочет. Не забывай, над нею есть редактор! Он просто не опубликует материал Беркаловой, сказав ей банальное, что он живет не последний день на свете и не хочет лишаться работы. Теперь журналисту трудно устроиться. А Шинкаревы любого смогут достать, закопать и осквернить! В этом мы, к сожалению, не раз убедились. Да и у самой Беркаловой, сколько мне помнится, ребенок есть. Его растить нужно. Нэля с мужем разведена. А если останется без работы, что делать ей? Она, конечно, о том задумается, — погасил Назаров улыбку Ольги и, повернувшись к Георгию, продолжил разговор с ним, — не только ставни, но и железные двери придется ставить.
—
Ну, уж это лишнее! Не допрет, не стукнет никому в башку моча вламываться в дом! Это едино, что загреметь на зону! — не поверил поселенец.
—
Короткая у тебя память! Ведь было!
—
Так это когда! Сколько времени прошло!
—
Чудак, теперь вы на пороховой бочке!
—
Это Вы о Шинкареве? — рассмеялся Гоша.
—
Он — не сам по себе! За ним поселок!
—
А у меня — собаки! Им все равно, чью задницу порвать, свое доказали!
—
Гоша, ты нам отдал шестерых щенков. Прекрасными псами выросли. Натренировали их пограничники, раздали мы их нашим инспекторам. И что думаешь? Только у одного в Оссоре псы уцелели. У двоих других уже нет собак.
—
Отравили? — ахнул Гошка.
—
Пристрелили. У одного выманили со двора кобеля на сучку, она течковала. Едва пес выскочил, тут же уложили. Потом и суку убили, как только хозяин отпустил погулять. Не будешь сутками
Вы читаете Дикая стая
