— Егорушка! Счастье какое привалило! Аж своим глазам не верю! Завхозка наша, что глумная сделалась! Два халата мне выдала. Зимний и летний, с короткими и длинными рукавами! Сапоги дала, полотенца, мыло, веники, аж еле унесла все! Во, расщедрилась, давно бы так на нее наехал! А то о чем ни попроси, матюком посылала, слушать ничего не хотела. Тут же, сама меня нашла! В склад заволокла!— захлебывалась радостью уборщица.
— Вот и работай, Аннушка, на здоровье. Наведи порядок на кухне, чтоб мусор горами не копился, выноси вовремя. И не позволяй там курить,— напомнил бабе.
Та, что-то протараторив, убежала. Ей всегда было недосуг. Старалась держать свой этаж в порядке и это ей удавалось, хотя без ссор с жильцами не обходилось. На втором этаже жили девчата, были здесь и женщины в солидном возрасте, кому до пенсии несколько лет осталось, жила и совсем старая баба, она на заводе работала кладовщицей, и заводской люд жалел бабу, уважал спокойный нрав, тихую, рассудительную женщину, какая за все годы работы никого не обидела, не обозвала, ни разу не повысила голос, держалась незаметной серой мышкой, ни к кому не лезла на глаза. Никогда не жаловалась на своих соседок — троих молодых баб, и не ругалась с ними.
Увидев ее, вернувшуюся с работы, Лукич принял старую за уборщицу общежития и, подойдя, спросил:
— Ну, что, проспалась? Появилась на ночь глядя. А работать когда? Уже который час? — смотрел на бабу осуждающе. Та, стояла онемело.
— Чего ждем? Берите веник, тряпку, мыло и вперед на свое место! Хватит пить, пора работать. Смотрите, до чего здание довели! Крысы и мыши по этажам гуляют! Как вам не стыдно, женщины!
— Ты чего на нашу бабку наехал? С чего на ней отрываешься? Она только со смены! — встал напротив Лукича коренастый, широкоплечий мужик и, загородив собою бабку, предупредил:
— Потише на поворотах, слышь? Мы Петровну никому не дадим в обиду. А и ты кто такой, что на бабьем этаже раскукарекался? Тебе что здесь нужно? — наступал на Егора буром.
— Я думал — она уборщица,— сконфузился Титов.
— Ты сначала спроси, потом базарь! — нахмурился мужик.
— А сам зачем на этаже появился?
— Я слесарь! Меня вызвали жильцы отремонтировать на кухне раковину. Но тебе что тут понадобилось?
— Я комендант! Принимаю свое хозяйство, знакомлюсь с людьми. Вот видишь, не без оплошки получилось,— заглянул за спину слесаря, но бабки там не увидел. Она уже ушла, и человеку не перед кем было извиниться.
— Видать, Нинку ищешь? Она в отрубе, у ней запой. Горе у человека. Сына не стало.
— Каждого в жизни беды трясут. Куда от них деться. Но работу нужно делать. И я не на что не посмотрю. Алкашку держать не стану,— пообещал жестко.
— Она не пьяница. Она сирота! Не приведись никому такое лихо! Любой от него волком взвоет, не только баба, мужик не устоит. И ты не грози. Нас много, Нину в беде не оставим. Дай ей поначалу в себя прийти и научиться дышать заново. Коли помочь не можешь, хотя бы не мешай. У самого дети есть? — спросил, глядя в глаза.
— Конечно. Трое сыновей. Уже взрослые, внуки есть,— улыбнулся Лукич.
— Мы счастливые! У меня две дочки. И тоже взрослые. А вот Нинка совсем одна. Дай ей время на передышку, может наладится и устоит. Не бей лежачую. Она без тебя ничему не рада и жить не хочет. Не спеши наказывать, будь человеком. Не все с войны возвращаются к матерям живыми. А они, даже похоронив, не верят смерти, все продолжают любить,— вздохнул слесарь, и, кивнув коротко, прошел на кухню.
Лукич решил вернуться в кабинет, но на первом этаже увидел в коридоре кучку ребят. Они курили, отдыхали после смены, о чем-то говорили.
Егор хотел пройти мимо, но заметил, как один из парней докурив сигарету, бросил окурок на пол, затоптал его. Титов не выдержал, подошел. И поздоровавшись со всеми, спросил:
— Что? Дома так же окурки на пол швыряешь, ведь вон урна в двух шагах или лень подойти? — глянул осуждающе.
— В другой раз в задницу тебе вгоню! Чего прикипелся, что надо? Кто звал сюда? — вскипел парень. И, подавшись вперед, хотел взять Лукича за грудки, отшвырнуть в сторону. Но не успел. Егор перехватил руки, сдавил покрепче и сказал:
— Угомонись! Подними окурок, брось в урну и больше не свинячь в коридоре, иначе вылетишь отсюда в два счета, прямиком на улицу!
— Да ты кто такой? — возмутился парень.
— Комендант этого общежития, но сначала человек, такой же, как вы. И не позволю никому вести себя в общежитии, как в бухарнике. Живо подбери окурок! А нет, собирайся, и чтобы духу твоего тут не было! — повысил голос Лукич, но парень стоял, ухмыляясь, не двигался с места.
— В какой комнате проживаешь? Как твоя фамилия, имя, отчество? — и этот вопрос остался без ответа.
— Так вот, чтоб через полчаса покинул общежитие! Уходи добровольно, иначе выселю принудительно!
— Замучаешься дым глотать, козел! Скорее сам выскочишь отсюда вперед рогами! Лысая задница, старый отморозок! — смеялся в лицо.
Когда в общежитии появились двое оперативников, ребята поутихли, отступились от заводилы скандала, никому не хотелось вместе с ним оказаться на улице.
— Собирайся живо!
— А за что? Я никого не ударил, не обозвал. За что выселять? Окурок не туда бросил? Разве это причина? Я жаловаться буду! — грозил человек, озираясь беспомощно на друзей, поспешивших уйти в комнату.
Нет, Андрея не повезли в милицию, его вывели на ступени, а седой вахтер не впустил парнишку обратно. Он стоял под окнами до сумерек. А когда окончательно стемнело, друзья открыли окно и втащили Андрея в комнату.
Все это видел Лукич. Но решил выждать время. Он понимал, если теперь по потемкам выкинет мальчишку на улицу, озлобит не только его друзей. Он понимал, что парни сами начнут искать выход и что- нибудь придумают. Так оно и случилось. Не прошло и часа, как все трое друзей попросились в кабинет:
— Простите Андрюху! Мы за него ручаемся! Все, как самих себя, его знаем. Не надо выбрасывать. Он нормальный дружбан. Работает, как паровоз. Малость заводной, ну уж так ему не повезло. Без отца рос. Мать пьет. Он с нею не может сдышаться под одной крышей. Маленьким был, даже в больницу попадал, как она его лупила. Воровать заставляла,— говорил тощий, долговязый парень.
— Маленького побираться заставляла. Выгоняла голиком и босиком на снег, чтоб сжалившись, больше подавали люди.
— Он чуть не умер от простуды. А едва подрос, пошел работать. Мать у него деньги воровала и пропивала до копейки. Что он видел у нее? Да ничего, ровным счетом, но мы приучим Андрюху, как надо жить. Он уже свою койку сам заправляет и стирать свое учится. Вот только от контейнеров насовсем не отучили, чтоб жратву там не промышлял. Так и осталась у него эта привычка с детства.
— Не выгоняйте! Ему, кроме как к бомжам, идти некуда. А и те возьмут ли его!
— Давно его знаете? — спросил Лукич ребят.
— Почти с детства. Мы у родни жили. А он в подвале пятиэтажки все годы канал. От матери прятался. Она его в дни получки искала. Свою долю забирала. Все подчистую.
— Где же его отец?
— Не знаем. Андрей сам никогда не видел пахана. Небось, нагулянный. Но ведь человек, жалко. Оставьте с нами. Мы уже привыкли друг к другу,— просили ребята.
— Хорошо, пусть остается. Его счастье, что вы у него есть...
А на следующий день, уже вечером, вышел человек в вестибюль, домой собрался, да разговорился с вахтером. Тот вскоре в туалет отлучился, и, в это время в дверь вбежал Андрей. Глаза квадратные, лицо перекошено. Он мигом побежал в свою комнату боясь оглянуться. Следом за ним неслась баба, держа в
